Летняя королева - Элизабет Чедвик

К этому времени сгустилась тьма и поднявшийся ветер заставил корабль брыкаться, как породистого коня. Алиенора слышала крики матросов, пока они крепили паруса, борясь с непогодой. Она едва не рассмеялась: пройти через все, чтобы потом погибнуть в морском шторме, – вот уж действительно величайшая ирония.

Людовик стоял на мысе и вглядывался в море спокойным ясным днем в конце весны. Сицилийское солнце припекало ему затылок, а морской бриз принес запахи тимьяна и соли.

– Не знаю, мертва она или жива, – сказал он Тьерри де Галерану. – До сих пор никаких известий, а ведь прошло много времени. Если бы ее захватили греки, я бы уже знал. Они бы засыпали меня злорадными письмами. – Он прикусил ноготь большого пальца, который уже был изгрызен до основания.

– В таком случае это, очевидно, не ее судьба, – ответил де Галеран.

Людовик скорчил гримасу:

– Вчера ночью мне приснилось, будто она пришла ко мне в виде утопленницы, промокшая, покрытая водорослями, и обвинила меня в ее убийстве.

Тьерри скривил рот:

– Это был всего лишь ночной кошмар, сир. Вам следует попросить у Господа покоя и помощи.

– Мне следовало повернуть назад и прийти ей на помощь, когда напали греки.

– А она разве пришла бы на помощь вам? – спросил Тьерри.

– Мы сейчас говорим о другом, – нетерпеливо отмахнулся Людовик. – Стоим здесь и ничего не знаем о ее судьбе. Будь я уверен, что тот сон – знамение и она мертва, утонула, я бы мог оплакать ее и повторно жениться сразу по возвращении во Францию и править Аквитанией от имени нашей дочери. А вместо этого – тишина, и что мне теперь делать? Сколько еще ждать?

Людовик поджал губы. Хотя временами он ненавидел жену, случались минуты, когда всплывали воспоминания об их первых днях и тревожили его. Ему нужно было отсечь все связи, но когда оставалось лишь взмахнуть мечом, он не мог этого сделать. А если все-таки она действительно погибла в море, то он знал, что чувство вины не покинет его до самой могилы, что бы там ни говорил Тьерри.

Алиенора открыла глаза и увидела, что находится в комнате, богато расписанной красками. И кровать под ней твердо стояла на полу, а не раскачивалась вместе с кораблем; волны не бились о борта, не хлопали паруса и не скрипели в уключинах весла. Вместо этого пели птицы, тихо перешептывались слуги и царил покой. Напротив ее кровати находилась фреска, изображавшая пятнистых леопардов с надменными мордами. Они прогуливались среди финиковых пальм и апельсиновых деревьев.

Постепенно Алиенора вспомнила, что благополучно добралась до сицилийского порта в Палермо, где сошла на берег накануне вечером. Суровый ветер как следует потрепал бирему. Пережив два шторма, отшвырнувшие корабль далеко на юг, они кое-как отремонтировались на Мальте и отправились на Сицилию, но по пути попали еще в один шторм, после которого произошла очередная стычка с греками. К тому времени, когда корабль бросил якорь в Палермо, Алиенора проболталась в море больше месяца.

Слуги зашептались громче. Открылась дверь, и вошла на цыпочках Амария, неся поднос с медом, вином и хлебом. Алиенора не была голодна. Она лишь чувствовала себя скверно. Время, проведенное на корабле, было наполнено неизвестностью и выжиданием, когда ей приходилось заботиться только об элементарных потребностях организма. Теперь же предстояло снова взять бразды правления в свои руки, а для этого требовались силы.

Она заставила себя позавтракать, после чего надела свободное шелковое платье, которое ей принесли. Палермо находился во владениях Рожера Сицилийского, одного из самых влиятельных монархов христианского мира. Сам Рожер путешествовал где-то по своему королевству, но его сын Вильгельм встретил Алиенору: красивый, темноглазый юноша восемнадцати лет показал ей дворцы и сады с любезностью и гордостью.

Сады буквально утопали в розах, источавших сладкий аромат, – они цвели повсюду, темно-алые с золотыми тычинками. По тропинкам расхаживали павлины, их хвосты напоминали радужные метелки, а грудки переливались всеми оттенками моря. Среди цветов порхали темные и мягкие, как пурпурные тени, бабочки.

– Я велю нашим садовникам выкопать для вас несколько кустов роз, чтобы вы забрали их с собой во Францию, – галантно предложил Вильгельм. – Вы уже видели этот сорт с кремовыми полосками?

Алиенора с трудом улыбнулась ему. Она, конечно, способна оценить прекрасное, но сейчас не испытывала никаких чувств. За последнее время королева успела повидать так много, что теперь ей все казалось одинаковым…

– Как любезно с вашей стороны, – произнесла она. – Они будут прекрасно смотреться в садах Пуатье.

У входа в сад их ждал слуга; при виде ее и молодого принца он тотчас опустился на колено.

– Сир, от вашего отца пришло известие, тяжелое известие. – Слуга бросил взгляд на Алиенору, передавая свиток господину.

Вильгельм сломал печать, прочитал письмо и повернулся к Алиеноре:

– Мадам, наверное, вам лучше присесть. – Он указал на резную скамейку возле стены.

Она посмотрела на него немигающим взглядом. Неужели Людовик мертв? Королева послушно опустилась на скамью, над которой свешивались розы, тяжелые, красные, наполняя своим ароматом каждый ее вдох.

Вильгельм изменился в лице, хмурое выражение омрачило его гладкий лоб.

– Мадам, – ласково произнес он, – с прискорбием должен сообщить, что в битве с сарацинами погиб Раймунд, принц Антиохии.

Алиенора продолжала неподвижно смотреть на него. Запах роз усилился, а воздух стал таким густым, что едва можно было дышать, но то, что она вдыхала, было насквозь пропитано сиропно-сладким, до приторности, ароматом цветов.

– Мадам!

Она почувствовала на своем плече его руку, но то была лишь слабая ниточка, неспособная вытянуть из пропасти.

– Как он погиб? – спросила она сдавленным голосом.

– С честью, мадам. Его люди разбили лагерь на открытом месте. Их окружили сарацины, завязался бой. Ваш дядя мог бы ускакать, спасти свою жизнь, но он предпочел остаться со своими воинами.

Алиенора сглотнула. К горлу подступила желчь. Ее дядя прекрасно разбирался в военном искусстве; видимо, там произошло что-то другое: либо его предали союзники – вполне обычное дело, – либо он просто не захотел больше жить, обложенный со всех сторон, как раненый лев. Лучше быстрая смерть, чем сеть, которую затягивают все туже. Эта мысль причинила ей такую боль, что она согнулась пополам, обхватив себя руками.

Юноша всполошился и позвал ее дам, но, когда они появились, Алиенора отослала их прочь.

– Никогда его не прощу, – с жаром сказала она Амарии, – никогда, сколько буду жить!

– Кого не простите, мадам?

– Людовика, – ответила Алиенора. – Если бы он согласился выступить в поход на Алеппо и помог моему дяде, как положено, этого никогда бы не произошло. Я считаю Людовика, как и его советников, виновными в убийстве дяди. Убийстве – другим словом этого не назвать.