Загадочная женщина - Анна Экберг

— Елену Сёдерберг разыскивают. Ее семья утверждает, что она снова утратила память.

— Меня это не удивляет: я просто ушла от них, — сухо объясняет Елена.

Внутри ее всю трясет: значит, они таки решили опять рассказать этот вздор.

— А почему я должен вам верить? — резонно замечает он.

— Вы же знаете, насколько могущественной является семья Сёдерберг. На кон поставлена немалая сумма. Я представляю для них опасность, поскольку настаиваю на том, чтобы выяснить правду об убийстве, совершенном много лет тому назад. В этом убийстве виновен мой отец.

Елена замолкает и оценивающе смотрит на него. В его взгляде что-то появляется: то ли сомнение, то ли любопытство. Она пробудила в нем интерес, но это лишь начало.

— Я приехала к вам прямо из Силькеборгского архива. Там пропал один журнал. Это журнал посещений доносчика, приговоренного к смертной казни сразу же после Второй мировой войны. Он был заключенным этой тюрьмы. Я полагаю, что он был свидетелем преступления моего отца, и думаю, что этот журнал пропал не случайно.

Директор тюрьмы прищуривается так, словно в его должностные обязанности входит умение распознавать, когда ему лгут.

Елена изо всех сил старается сохранять спокойствие и властный голос и пытается в нескольких словах рассказать суть своего дела о гибели Хирша. Она подыскивает такие подробности, которые смогли бы убедить его.

Йоахим всегда говорил, что самые лучшие рассказы — те, где много деталей. Подойдут ли такие, как «Таверна Юльсё», Мариус Флинт? Елена не забывает рассказать и об исчезнувшем договоре, но чувствует, что это не помогает.

Ее всю трясет. Она уже не знает, что ей еще говорить. Рассказ не выглядит достоверным? Она делает шаг назад, чувствуя, что ей нечем дышать от истощения и напряжения. Она все время бьется головой об стенку. Какая же она идиотка! Решила, что сможет убедить его.

Начальник тюрьмы уже открыл дверцу автомобиля, но продолжает стоять.

— Когда-то Елена Сёдерберг была моей соседкой по столику, — медленно начинает он. — Давно это было, может быть, лет десять тому назад, на каком-то приеме в ратуше.

Елена вздрагивает при этом. Она снова смотрит на директора тюрьмы, внимательно изучая его лицо. Тяжелые веки, под которыми скрывается огонек упрямства. Она отчаянно пытается, но не может его вспомнить и с досадой качает головой.

— К сожалению, моя память недостаточно хороша, и в этом отношении заявление моих родственников не лишено основания, — тихо произносит она.

— Вы были не слишком приятной соседкой по столику, — сухо заявляет директор.

Он смотрит ей прямо в глаза, продолжая:

— Нет никакой тайны в том, что я не преклоняюсь перед королевской семьей, знатью или такими бизнес-империями, как «Сёдерберг». Я вырос в семье приверженцев левых взглядов и хорошо знаю, что мои убеждения могут быть неприемлемыми для определенных кругов общества. Но встреча с Еленой Сёдерберг все-таки была для меня неожиданно неприятной. Если это действительно вы, почему я должен помочь вам?

— Простите меня, если я вас обидела, — кротко говорит она.

— Вы насмехались надо мной.

Наступает долгая пауза. Елена не может хоть что-нибудь вспомнить о стоящем перед ней человеке. Она вообще не в состоянии хоть что-нибудь сказать. Доказывать, что она является той самой женщиной, которую он презирает, — неблагодарное занятие.

— Я вижу, что это вы. Я узнаю вас, — тихо говорит он. — Вы изменили прическу, но ваши глаза…

Елена сдерживает дыхание. Она чувствует, как кожа трещит от напряжения.

— Женщина, с которой вы тогда общались, та Елена… Я ее не знаю. Это не я, это больше не я. Мне действительно нужна помощь, нужны документы, которые исчезли из архива… Кто-то пытается скрыть преступление моего отца, — говорит она чуть слышно, сжимая руки.

— Всякое большое состояние зиждется на преступлении. Мне это рассказывал отец, когда я был еще мальчиком. И с тех пор моя вера в то, что он был прав, только укрепилась.

Он посмотрел в сторону тюрьмы.

— Спасибо за то, что вы мне верите, — тихо поблагодарила она.

Он только пожимает плечами, поворачивается и, не говоря ни слова, направляется в сторону этого желтого здания.

— Я не смогу предоставить вам информацию, на которую распространяется действие закона о защите персональных данных.

— Нет, нет, — говорит Елена, не зная, что это за закон, и следует за ним.

Охранник на входе только кивает и не задает никаких вопросов. Дверь в тюрьму открывается с классическим резким скрипом. Елена заходит с директором внутрь. И лишь когда дверь снова закрывается, чувствует: возможно, она попала в западню.

* * *

Здание тюрьмы довольно старое, камеры в нем расположены по обе стороны коридора, и тюремщикам видно, что в них происходит. Заключенные находятся в коридоре, некоторые из них стоят группками и смотрят, как начальник с Еленой проходят за проволочным ограждением. Один из них свистит, но только потому, что этого требует обстановка. Елена не может удержаться от того, чтобы посмотреть на них. Она уже видела такие лица в архиве, в газетах двадцатых годов. Это люди прошлого, те, кому не удалось выбраться оттуда, — именно такой участи боялся ее отец. Это никак их не оправдывает, говорит она сама себе. Или оправдывает?

Директор заводит Елену в свой кабинет. В нем чисто и почти уютно. На стене висит плакат из фильма «Похитители велосипедов». Это название Елене ни о чем не говорит. Она все время переживает, что он ее обманет, закроет в камере и будет держать здесь. А что, если такова ее участь? Что бы об этом подумал ее отец? Он так боролся за то, чтобы вырваться из грязи и бедности, был готов убить, чтобы не очутиться в приюте для нищих. И вот… Его собственная дочь… С ней теперь происходит то, чего он больше всего боялся.

— Моя секретарь уже ушла, но… Может, кофе?

— С огромным удовольствием.

Она стоит посреди его кабинета. Припекает послеполуденное солнце, а на подоконнике лениво жужжит муха. Елена садится на мягкий стул, стоящий напротив директорского стула с высокой спинкой.

Начальник тюрьмы отправился в архив в самом конце коридора — ей слышно, как он открывает и закрывает тяжелые двери архивных шкафов. Только бы он не передумал… Эта мысль слишком тягостная.

Ее взгляд останавливается на стопке бумаг, лежащих на его письменном столе. Ей удается кое-что прочитать в одном документе. Речь идет о завтрашнем освобождении заключенного. Некоего Йенса Бринка. Осужденного по статье 28 Уголовного кодекса за преступление против частной собственности. Елена читает дальше. Она не может оторваться. Ей кажется, что речь идет о ней. О тех, у кого что-то есть, и тех, у кого ничего нет.

Елена думает о Луизе Андерсен, обо всем том, что рассказывал Йоахим. О том, что она делала, чтобы заработать на жизнь. Позволяла себя бить, уничтожать себя. Эдмунд и Каролина, несчастный Хирш, которого убили, — все это не выходит у нее из головы, и каким-то образом она связывает это с тем, что сейчас читает о Йенсе Бринке. Его вырастили приемные родители. Первый приговор он получил в возрасте пятнадцати лет, после чего было еще много приговоров. Последний за то, что он залез на виллу какого-то футболиста. Йенс Бринк украл какие-то предметы искусства и пару стульев дизайна Бёрге Могенсена[31]. Его схватили на немецкой границе: только из-за того, что у него не работал правый задний фонарь, его остановили и провели обычный досмотр. Вот невезучий. Елена надеется, что, когда он завтра выйдет на свободу, удача будет ему улыбаться больше.