Крещенные кровью - Александр Чиченков

— Эх, Петька! — сказал он. — На кой черт жил я до сих пор? А? Ну на кой хрен небо коптил?

— Романович, ну стебани стаканягу — и все страдания вон? Способ-то проверенный…

— Стаканягу? Что ж, наливай. Может, и правда на душе полегчает?

Забота, проявляемая подчиненным, была приятна. Васька встал, закрыл окно и повернулся к ожидавшему его Назарову.

— Ты думаешь, для чего я к немцам служить пошел? Из-за страха за свою жизнь? Нет. Из-за каких-то чертовых идей и соображений? Тоже нет! Так хочешь знать, из-за чего?

Полицай неопределенно пожал плечами.

— Самоутвердиться я хотел! — ответил Васька. — Презираемый всеми, жалкий умирающий человечек, вдруг вырос перед всеми до недосягаемых размеров! Настал праздник и на моей улице, Петро! Я унижал их, мучил, истязал и убивал… Но не из-за любви к немцам и к их сраному «новому порядку». Немчуру я ненавижу, но это не мешает мне состоять у них на службе. Не боюсь я и мести партизан. А смерть все не идет за мной… Смерть меня не берет, партизаны не тревожат, а вот подлюга совесть… поедом жрет меня страшная, сосущая мозг совесть.

Васька вздохнул, шагнул к подчиненному, который стоял у стола с бутылкой самогона в руке и ожидал команды.

— Чего стоишь? — спросил он и толкнул Петра локтем.

— Тебя жду, Ефрем Романович. Что-то заныло внутри от твоих слов, и самому нажраться захотелось.

Распив на двоих бутылку первача и плотно закусив, Васька прошелся по горнице. Присев за стол, он закурил и снова задумался о странном визите старосты, который принес тревожную весть о разгроме танковой армии фашистов под Курском. Если раньше Носов еще верил в победу немецкой армии, то теперь от этой веры ничего не осталось. Теперь он думал не о покаянии, а о том, как незаметно улизнуть из поселка. Мысли о бегстве больше, чем выпитый самогон, успокаивали его.

Когда на дворе сгустились сумерки, Васька, не зажигая огня, продолжал сидеть за столом. Полицай Назаров хлопотал у печи, готовя ужин. Вдруг скрипнула дверь, и послышались чьи-то шаги. «Кто это может быть? — подумал лениво Васька. — Наверное, кто-то из полицаев заглянул в гости».

Темная фигура вошла в горницу и замерла, переступив порог.

— Чего в одиночестве маешься, Купец?

Васька встрепенулся — голос показался ему знакомым.

— Я не маюсь, а размышляю, — ответил он, присматриваясь к вошедшему.

— Размышляешь о том, как драпануть незаметно? — усмехнулся гость. — А что, сейчас в самый раз стоит о шкуре подумать.

И вдруг Васька вспомнил голос вошедшего.

— А ба! — воскликнул он пораженно. — Сам брат Альбины Воеводиной собственной персоной.

— Память у тебя отменная, — усмехнулся гость.

— Я на многое способен, — буркнул Васька и тут же поинтересовался: — Ты… откуда это?

— Из Берлина.

— А сюда каким чудом занесло?

— К тебе вот приехал.

— Так-так… А как прознал, что я именно здесь?

Васька с нескрываемым удивлением разглядывал вошедшего и не мог понять, как этот человек разыскал его в такой глуши. Ведь еще до войны разошлись их дороги…

— Из самого Берлина значит, да еще ко мне в гости? Во честь-то какая! Но ты вроде у большевиков большой пост занимал? Я же помню, как легавые на вокзале перед тобой стелились?

— То было очень давно, — гость повертел головой и присел на табурет.

Васька следил за его действиями, не мигая. Он чувствовал, как поднимается и растет в нем снова еще не забытая ненависть к этому таинственному человеку.

— Чего приперся, говори?

— Скажу. Для того и пожаловал, — спокойно заверил тот и, словно готовясь к длительной беседе, закинул ногу на ногу.

Его выразительная поза, самоуверенный голос заставили Носова насторожиться. Тут же пришла на память прошлая жизнь, его отношения с Альбиной, секта, «коммуна»… Казалось, все растаяло в тумане. Ан нет, оказывается, начинается сначала. Снова перед ним этот подозрительный тип, и приходится гадать: как он нашел его и с какой целью?

— Гадаешь, почему я здесь? — будто прочтя его мысли, улыбнулся гость. — Не пытайся… Для начала хочу представиться: зовут меня Георгий Устюгов. И к тебе я прибыл не просто так. Наверное, и сам понимаешь.

— Пока еще из ума не выжил, — сказал Васька, хотя он не понимал намеков. — Скажи, а ты давно масть сменил, Жорик? Когда мы виделись, тебя Альбина, кажись, Василием называла?

Говоря это, он даже усмехнулся внутренне от осознания того, что вроде бы застал гостя врасплох. Но не тут-то было!

— Ты тоже Васькой Носовым был тогда, а не часовщиком Ефремом Родионовым, — парировал гость. — Это по моим документам ты следы заметал. Или запамятовал, скопец долбаный?

— А ты еще тот сучок, — прорычал Носов обиженно. — Я уже думал все, отвязался от вашей паскудной семейки. Пришипился тут, как мышь в норе, уверенный, что ни одна падла не узнает, где я. А ты…

— Не обольщайся, нам в одно время не до тебя стало, — беззвучно рассмеялся Устюгов. — Хотя ты всегда находился под присмотром и добраться в любой момент до твоей задницы ничего не стоило.

— Ха, — язвительно бросил Васька, глядя на плохо различимый во мраке черный силуэт. — Ты решил поиски золота скопцов продолжить?

— Догадлив, — все тем же убийственно-спокойным голосом продолжил гость. — В самую точку угодил, Купец… Я мог бы и без тебя обойтись, поверь мне на слово, но существуют некоторые пустячные обстоятельства, благодаря которым твое участие в поисках клада обязательно.

— Ух ты, уморил, сучье племя! — воскликнул Васька, возбуждаясь. — На понт меня берешь, легавый? Ты не из Берлина приехал, а из Москвы пожаловал! Хочешь, угадаю для чего? Чтобы грохнуть меня или живым перетащить на советскую территорию!

— Не мели чепухи, Купец, — ухмыльнулся Устюгов. — Если бы Москву интересовала твоя шкура, ты давно бы уже был там! Да и мне ничего не стоит пристрелить тебя прямо здесь, в твоей берлоге, а не болтать с тобой о цели моего визита.

Васька поскреб в раздумье подбородок.

— Я пришел к тебе за тем, — продолжил Устюгов, — чтобы сказать: снова мы на одну шаткую дорожку становимся.

— Слушай, Жорик, напрасно стараешься, — хихикнул противно Васька. — Не найти клада, ни тебе, ни мне, ни нам обоим! Он, может быть, и закопан где-то там, на земле тамбовской, только никому не добраться до него!

— Интересно, и что нам же может помешать?

— Нет никаких ориентиров, от чего можно было бы отплясывать.

Устюгов подошел к столу, зажег лампу и бросил на стол перед Носовым обгоревшую фотографию Анны Сафроновой.

— А что на это скажешь? — спросил он, внимательно разглядывая Васькино лицо.