Коррупция при дворе Короля-Солнце. Взлет и падение Никола Фуке - Винсент Дж. Питтс

Несмотря на публичный обет Талона в 1661 году – с неумолимой суровостью карать тех, кто разорял государство, многочисленные финансисты, представшие перед палатой, отделались гораздо легче, чем Фуке. Учитывая выводы процесса Фуке, это не удивительно. Обвинение сделало Фуке центральной фигурой всех финансовых нарушений 1650-х. Но большинство судей сочли доказательства по большинству пунктов выдвинутых против него обвинений неоднозначными или неубедительными. Насколько эффективными окажутся те же доказательства против финансистов, участвовавших в тех же транзакциях вместе с Фуке? В итоге Кольбер пошел по пути прецедентов, созданных предыдущими палатами правосудия. В 1665 году вышла условная всеобщая амнистия, под которую попали почти все. Она снимала с финансистов и с чиновников королевского финансового ведомства, находившихся под следствием, все криминальные обвинения. Однако каждый из них в индивидуальном порядке компенсировал ущерб в объеме, установленном королевским советом, то есть фактически – Кольбером. Общая сумма компенсаций сначала составляла 156 миллионов ливров, но потом сократилась до 110 миллионов. Даниэль Дессер в своем исследовании об этих штрафах и переговорах о их снижении приходит к выводу, что Кольбер использовал эту меру, чтобы наградить тех финансистов, в которых видел союзников, и покарать тех, кого считал тесно связанными с Фуке [1029].

До амнистии успели казнить трех или четырех незначительных чиновников за разнообразные хищения [1030]. Однако никого из главных фигур эта судьба не постигла, хотя некоторые умерли в заточении от естественных причин. Двое или трое обвиняемых, остававшихся в сетях правосудия, включая Жанена де Кастий, в итоге сумели договориться с властями. Королевская амнистия не распространялась на Гурвиля и на клерка Фуке Брюана, бежавших из страны. Изворотливый Гурвиль какое-то время скрывался у Ларошфуко[1031] и принца Конде, потом ускользнул за границу. В 1671 году он получил прощение и служил старшим финансовым управляющим семьи Конде до самой своей смерти в 1703 году. Брюан, живший в Нидерландах, получил помилование около 1672 года. Вскоре он стал дипломатическим агентом Людовика XIV, в 1675-м вернулся во Францию. В 1684 году безуспешно пытался отсудить у наследников Кольбера часть своей собственности. Он умер уважаемым слугой отечества в 1689 году [1032].

Членов Палаты правосудия тоже не могли не коснуться последствия их решений. Отказ большинства судей признать Фуке виновным почти по всем пунктам обвинения больно задел честолюбие Кольбера и, конечно же, – тщеславие молодого короля. Фуке, участвовавший в большинстве схваток между Парижским парламентом и кардиналом в 1650-х, отлично знал о застарелой неприязни членов высокого суда к Мазарини. Именно это отношение он использовал, когда выстраивал защиту. Бывший суперинтендант просто поместил Мазарини в центр финансовых нарушений и коррупции 1650-х годов. И стратегия сработала. Многие из судей подчеркивали «сложное время», недвусмысленно подразумевая, что Мазарини тоже виноват. Он безусловно виноват, пусть даже, как выразился Ормессон, и «непреднамеренно». Отклоняя большинство обвинений, судьи вновь, хотя в неявной и более спокойной форме, повторяли критику, которая уже звучала в адрес кардинала во время Фронды[1033]. Фактически они возвращались к обвинениям, когда-то выдвинутым против Мазарини теми самыми судами, из которых они были набраны в палату.

Неудивительно, что многие из судей дорого заплатили за проявленную независимость. Похоже, их поведение король расценил как продолжение Фронды иными средствами. В ближайшие месяцы после процесса королевское неудовольствие получило выход. Раффели де Рокезан, который блестяще поддержал Ормессона и придал остальным коллегам смелости последовать за собой, был сослан в Кемпер-Корантен[1034]. Его обвинили в коррупционной сделке не с кем иным, как с Берье [1035].

Поншартрену не разрешили передать его должность в Счетной палате сыну; карьера его была кончена, и он вышел в отставку в 1671 году [1036]. Дю Вердье и ла Бом были освобождены от должностей в палате и отосланы в свои парламенты, соответственно в Бордо и Гренобль. Мусси, Брийяк и Массено тоже были из палаты удалены с признаками явной опалы [1037].

И все же никто не ощутил на себе гнев Людовика XIV так тяжело, как Оливье д’Ормессон. В годы после процесса Людовик сделал его живым примером того, чем приходится платить за верность принципам. В начале 1665 года здоровье Андре д’Ормессона заметно пошатнулось. При нормальном ходе событий Оливье мог ожидать назначения на отцовскую должность государственного советника. Но для этого требовалось одобрение короля, и Оливье по традиции прибегнул к лоббированию. Его друг Тюренн и даже королева-мать Анна Австрийская несколько раз поднимали эту тему в разговорах с королем. Они подготавливали почву для непосредственной просьбы Оливье, когда ему в конце февраля удалось предстать перед королем. Людовик спросил о здоровье Ормессона-старшего, и Оливье использовал ответ, чтобы поднять тему наследования должности. На традиционное прошение не оставить его «королевскими щедротами» Людовик холодно ответил: «Когда вы их заслужите, я вам их охотно предоставлю» [1038].

В течение нескольких месяцев после смерти Андре д’Ормессона (с марта 1665 года) Оливье не раз являлся ко двору. Хотя друзья, в том числе Конде, просили за него и помогали попадаться королю на глаза, Людовик в полной мере воспользовался королевской прерогативой не замечать его присутствия. А в декабре 1665 года был назван преемник Андре: Анри Пюссор. Нельзя было более явно и недвусмысленно сообщить об опале. Тем более что в том же месяце Оливье был «освобожден» от дальнейшего участия в заседаниях Палаты правосудия. Этот королевский приказ передал ему Сегье [1039]. В следующем, 1666 году Сент-Элен, требовавший головы Фуке, был назначен государственным советником. За ним, в 1667 году, – Вуазен.