Коррупция при дворе Короля-Солнце. Взлет и падение Никола Фуке - Винсент Дж. Питтс

Пюссор продолжал служить верой и правдой, получая от короля всё новые назначения. Он пережил своего прославленного племянника на четырнадцать лет. В 1672 году он стал членом совета по финансам, но после смерти Кольбера в 1683 году был переведен на пост генерала-контролера. Через два года, когда умер Летелье, Пюссор так и не смог выхлопотать должность канцлера для себя. По иронии судьбы, этот пост достался Луи Бушра – тому самому, которого Кольбер вынудил покинуть Палату правосудия. Пюссор умер в 1697 году, оставив после себя значительное состояние.

Берье, чья опала была кратковременной, продолжал служить у Кольбера еще двадцать лет. Когда в 1686 году он умер, его наследники тоже оказались весьма богаты [1067].

В течение нескольких веков репутации Фуке в руках историков не везло. За примечательным исключением в лице Жюля Лера, вплоть до конца XX века большинство историков во Франции и за ее пределами придерживались официальной версии событий, как ее излагал Кольбер и его почитатели. Например, великий историк XIX века Адольф Шеруэль, готовя к изданию дневники Ормессона, обошел молчанием его упоминания о подделанных документах и сомнительных свидетельских показаниях. При этом он счел необходимым процитировать в предисловии опровержения Пюссора на доклад Ормессона палате [1068]. Двухтомное исследование Шеруэля, посвященное Фуке и основанное на обширном архивном материале, чуждо сомнениям в виновности суперинтенданта или в правомерности методов, которые применяла сторона обвинения.

В то же время у Фуке всегда находились защитники, в основном среди писателей. Пелиссон использовал свой талант, чтобы создать первое из опубликованных сочинений в защиту Фуке. Лафонтен – чтобы призывать короля к великодушию. Письма мадам де Севинье сохранили для потомков драматичный и сострадательный рассказ о выступлениях Фуке перед палатой в образе «гонимой невинности». Ее подруга, мадам де Лафайет (чье замечание о том, как потрясен был Людовик на празднике в Во, цитируется практически в каждом описании падения суперинтенданта), подобно Фуке была уверена, что Людовик XIV простил ему все нарушения, совершенные при Мазарини. Но затем, под влиянием Кольбера и Летелье, король нарушил слово и поддержал их сговор с целью ареста Фуке [1069]. Герцог де Сен-Симон[1070], характеризуя фигуру Людовика XIV, обвинял его в том, что он начал свое личное царствование как марионетка Кольбера – с преследования Фуке. Несколько далее он говорит, что Фуке расплатился за «миллионы, присвоенные Мазарини, зависть Летелье и Кольбера и некоторый избыток изящества и блеска» [1071]. Вольтер в «Истории Людовика XIV» рисует Мазарини исключительно черными красками. Он признает за Фуке определенное «величие духа» и упрекает Кольбера в мелкой мстительности, с которой тот преследовал соперника. Он увидел в деле то, что Фуке лишь сделал очевидным: «допрашивать суперинтенданта означало бросить тень на память о кардинале Мазарини» [1072].

Популярный романист Александр Дюма в своих книгах «Виконт де Бражелон» и «Людовик XIV и его век» тоже изображает Фуке с сочувствием [1073]. Провокативная книга Марка Фумароли «Поэт и король» (Le poète et le roi) освежает эту литературную традицию и вновь делает ее актуальной. Для Фумароли политика Фуке вела к «примирению, синтезу и компромиссу» между «восстановленной государственной властью» и теми силами, которые со времен Ришелье противостояли «крайностям абсолютизма». Спокойствие в стране дополнялось бы «дипломатией и миром» за границей [1074]. «Личное обаяние и несчастье» Фуке, утверждает он, «навеки бросили тень на начало правления Людовика XIV». И даже сегодня они затмевают сияние Великого Короля, точно так же, как ветхозаветная ярость «Мемуаров» Сен-Симона омрачает закат его царствования[1075] [1076].

В последние десятилетия XX века историческая и литературная традиции начали сближаться. Работы Даниэля Дессера, Франсуа Байяра, Джулиана Дента, Ричарда Бонни и других позволили по-новому взглянуть на многие обстоятельства запутанного и темного мира королевских финансов во Франции XVII века. Более глубокое понимание этой сферы позволило переосмыслить роль не только Фуке, но и Кольбера, а также их предшественников, в том числе Мазарини и Ришелье. Коллоквиум по случаю 300-летия со дня смерти Кольбера, состоявшийся в Париже в 1983 году, стал площадкой для оживленной полемики о соперничестве между Кольбером и Фуке [1077]. Ее итог подвела чеканная формулировка известного ученого Ролана Муснье, который назвал процесс Фуке «политическим процессом во всем его безобразии… Фуке не был виновен ни по духу, ни по обычаям своего времени. Процесс велся неправосудно и скомпрометировал себя нарушениями и манипуляциями» [1078].