Разведка. «Нелегалы» наоборот - Бернард О'Коннор

В конце справки кадровиков Коминтерна о его довоенной деятельности за пределами СССР читаем ещё вот что: «1930–1935 – работал в Торгпредстве СССР в Берлине; 1935 – арест гестапо и после непродолжительного заточения временно освобожден; октябрь 1935 приехал в С[оветский] С[оюз] с согласия партии через Торгпредство»[833]. Разве пассивных передатчиков корреспонденции арестовывают? За ними, по идее, лишь следят. Почему же был ещё и арест?

Вынужден ли бы он покинуть Германию только как коммунист или ещё и как разведчик? Французский исследователь Гийом Буржуа обращает особое внимание на то, что работа Круйта-старшего в берлинских структурах Коминтерна и в торгпредстве СССР в 1920– 30-е гг. приходится как раз на тот период, когда через эти организации к работе на советскую разведку были привлечены такие знаковые фигуры, как Анри Робинсон (будущий соратник Леопольда Треппера по «Красной капелле») и Шандор Радо (будущий руководитель резидентуры советской разведки в Швейцарии)[834]. Начальника же Круйта по Межрабпому, Вилли Мюрценберга, некоторые источники называют не иначе, как «не агентом, но добровольным нанимателем для НКВД»[835].

А сам Круйт? Он за этим только пассивно наблюдал? Ответим так: мы можем совершенно точно утверждать, что в подпольной работе он безусловно участвовал. В изученных нами материалах РГАСПИ читаем: «Во время нелегального периода КП Германии доставлял для нелегальной прессы заграничный материал, который сам переводил»[836]. Это более чем активная работа.

Как просто было бы судить о человеке только по его послужному списку и его политическим взглядам (пусть даже и меняющимся с годами)! Но у всех нас есть ещё и личная жизнь, которая, конечно же, влияет на наши биографии никак не меньше.

У Круйта-старшего было три супруги. Первую, Катерину, с полным на то основанием можно назвать и женой, и соратницей. Об этом мы уже писали выше: про то как его идолом был ещё Лев Толстой, а её – уже Роза Люксембург. Но в октябре 1922 г. Катерина умерла. Было ей всего сорок шесть лет, а детям – по 19, 17, 15 и 6 лет[837]. Старших тогда забрали к себе родственники, а младший Нико остался с отцом и рос главным образом в Берлине.

Вскоре новой супругой Круйта стала 33-летняя учительница игры на фортепьяно и танцовщица Нелли Денц из Утрехта[838]. В этом браке родились двое сыновей: Джон Вильям («Вим») и Леопольд Фердинанд («Фред»)[839]. Забегая вперёд: и эти дети Круйта не поехали за ним в Москву, так как ещё в 1932 г. со своей второй женой пастор-коммунист развёлся[840].

В том же 1932 г. Круйт женился на немецкой коммунистке Гуштель Шмидт. Кстати, как и его первая жена, она была дочерью священника. Так и хочется спросить: то был рациональный критерий или подсознательная тяга? Как бы то ни было, именно с этой своей третьей женой (и с Нико) Круйт приехал в Москву в 1935 г.[841] Интересно, что в его личном деле в архиве Коминтерна указывается, что его жена представлялась сотрудницей НКВД (хотя кадровики ИККИ и признавались, что «достоверность этих решений мы проверить не могли»[842]). Тоже, конечно, загадочная фигура. Опять же забегая вперёд: в 1941 г. она, как записано у британцев, умерла[843], а как утверждают голландские журналисты, совершила самоубийство, бросившись в Москву-реку…[844]

В Москве Круйтов разместили со всем возможными удобствами и даже пиететом. Насколько можно понять, у них была даже дача в Чкаловском. А минимум Круйт-отец был прописан в квартале «Усачёвка», который был специально построен для новой советской элиты (среднего звена) в очень даже милом районе Хамовники. Адрес: улица Малые Кочки (ныне Доватора), дом 7, корпус Х, кв. 393[845].

Кстати заметим, как же всё-таки все герои нашей книги ходили что ли по одному кругу. Ведь если возвращаться к полюбившейся нам теме московского метро, то до войны, чтобы добраться до Хамовников, нужно было ехать до станции «Парк культуры». А это та самая станция, у которой располагался отдел кадров ИНО ВЧК-ОГПУ-НКВД, где теперь квартирует пресс-бюро СВР.

В 1942 г. со слов Круйта в SOE запишут, что работал он в Москве в Библиотеке имени Ленина. Эту деталь воспроизводят один за другим западные авторы, кто пишет об этом человеке[846].

Между тем, разбирая его дело в РГАСПИ, мы обнаружили, что вообще-то сначала в Москве он был… «полит. цензором Главлита и Наркомпроса»[847] (должность, мягко говоря, только очень-очень относительно библиотечная), а «Анкету для работников литературных переводов» Круйт-отец заполнил в другом книжном хранилище: в библиотеке Института мировой литературы (ИМЛ) им. А.М. Горького. Вроде бы мелочи, но и они свидетельствуют о том, что Круйт, скажем так, – даже более занятная фигура, чем было принято считать до сих пор.

С одной стороны, то, что мы обнаружили в анкете, заполненной им в ИМЛ, мало что добавляет к тому, что уже было известно на Западе. Ну, например, он указал, что родным языком считает голландский, а переводить может «из французского, английского, немецкого и скандинавских языков»[848]. Вот и в его деле в SOE отмечается, что он полиглот, «владеет английским, французским, немецким, голландским, фламандским, шведским, норвежским и датским; правда, как большинство людей, владеющих многими языками, на всех них он говорит с сильным акцентом, за исключением голландского»[849].