Разведка. «Нелегалы» наоборот - Бернард О'Коннор

Однако если посмотреть на этот дневник свежим взглядом, то и британский соавтор согласится в том, что, на самом деле в нём… ничего нет. То есть в дневнике есть какие-то «снимабельные» бытовыедетали, но нет ничего о задании от советской разведки (кроме адреса, по которому отцу надо было оказаться в Брюсселе). Нет даже настоящих имён отца и сына.

Вывод? С одной стороны, Круйт-старший показался британцам «слишком честным». Но с другой стороны, он явно был (или с годами стал?) очень даже скрытным и осмотрительным. Собственно, выше мы уже показали, что у этого вроде как растяпы и простофили был уже весьма богатый опыт минимум связника и подпольщика.

В ночь с 23 на 24 июня Круйт-старший, как отметил пилот, «был на определенном этапе несколько нервным, но сразу прыгнул, когда загорелась зелёная лампочка»[879]. Он не знал, что о этого в SOE перепутали его багаж с тем, что было приготовлено до его сына.

И уж в Бельгии он тем более подставился никак не сам.

Когда российский соавтор решил сделать на основе этой истории специальный репортаж для программы «Вести в субботу», то по его просьбе собственный корреспондент ВГТРК в Бельгии Анастасия Попова съездила посмотреть, что сейчас на поле у деревни Юи подо Льежем, над которым Вильяма Круйта сбросили с парашютом. Оказалось, там выращивают кукурузу и там нет никаких примет того, что в последние несколько веков это поле использовали под что-либо кроме сельского хозяйства[880]. А что в 1942 г.?

Высадившись в этой сельской местности, вскорости Круйт оказался в Брюсселе. О том, что было дальше, в Британии узнали уже после войны, когда своё расследование этого дела вели бельгийские спецслужбы, передавшие собранные материалы в Лондон.

Итак, в столице Бельгии Круйт-старший отправился районе Гансхорен. Там в доме номер 56 по авёню Шарля Пятого жила 63-летняя вдова Мари Пьер, к которой Круйт и пришёл на постой. Её сын Гастон был членом местной компартии, отвоевал в Испании и был убит во время военных действий в Бельгии 1940 г.[881] Но сердцу не прикажешь. Она, уже достаточно пожилая женщина, лишившаяся мужа и сына, влюбилась в официанта из Антверпена на десять лет себя младше. Звали его Шарль Бокар, и про него приведём две детали, которые встречаются в материалах о нём: он симпатизировал немцам и даже носил нацистский значок, а также очень любил деньги. В отчёте бельгийской полиции он прямо назван «доносчиком»[882]. Потом, после войны, отвечая на вопросы бельгийских следователей, Мари Пьер скажет: «…Я не была уверена, что выйду за муж за этого человека […] Несмотря на это, я всё-таки вышла за него замуж. Я не ищу объяснений мотивам, которые толкнули меня на этот шаг»[883]. Но в данном случае оставим личное за скобками. Перейдем к, скажем так, полицейско-политической части.

Из показаний соседки Мари Пьера и Шарля Бокара, Сезарин Буше, следует, что в ночь перед тем, как Круйта пришли арестовывать, в квартире вспыхнул «яростный спор». Соседка-портниха не слышала, о чём спорили любовники. Не было у неё и четкой уверенности в том, что участником спора был постоялец. Как бы то ни было, Буше слышала, что когда ночью в квартиру, где прятался Круйт, пришли немцы, им не пришлось туда ломиться. По показаниям Буше, она совершено отчетливо услышала, как госпожа Пьер сказала немцам: «Входите, господа». Ещё Буше добавила: «Я категорически заявляю и уверяю вас, что полицейским не пришлось стучать в дверь квартиры госпожи Пьер. Я совершенно отчётливо услышала шум борьбы на третьем этаже. Это продлилось примерно 10 или 15 минут. Потом я увидела, как немцы тащили какого-то мужчину за ноги. Это был тот мужчина, который жил в квартире госпожи Пьер […]. Два немца засунули этого мужчину в автомобиль, который стоял перед домом»[884]. Всё та же Буше поведала, как встретилась с Мари Пьер после этого: «Я её встретила на лестничной площадке. Я задала ей вопрос: «Почему убили этого человека?» Она мне ответила с ироничной улыбкой: «Не надо было ему лезть в политику, тогда бы с ним этого не случилось»[885].

Когда в 1946 г. Мари Пьер и Шарль Бокар были допрошены Службой контрразведки бельгийского Министерства юстиции, они всё отрицали. Характерная цитата из протокола допроса:

«Вопрос: «А вы не помните, как вы говорили госпоже БУШЕ следующее: «Помолчите! И не разбалтывайте всем, что это я сдала этого человека, и уж, конечно, перестаньте слушать радио из Лондона”?»

Ответ: «Я не могла ей такого сказать, так как я никак не предполагала, что это женщина может меня подозревать. К тому же я понятия не имела, слушала госпожа БУШЕ радио из Лондона или нет»[886].

Но точки над “i” расставил допрос, учинённый в начале 1947 г. бельгийцами немцу Георгу Эпштейну. Он содержался в тюрьме Сен-Жиль как военный преступник и признался в том, что во время оккупации в Бельгии принимал участие в аресте «парашютиста Круйта». Из его показаний следует, что Круйт пал жертвой того, что французский исследователь Буржуа, на наш взгляд, очень точно назвал «классической непристойностью»[887].

Итак, немцы пришли за Круйтом в 30 июня 1942 г. в 4.30 утра. Из бельгийских материалов: «Ключ от комнаты находился в двери, с внешней стороны. Замок и петли были предварительно самым тщательным образом смазаны доносчиком для того, чтобы позволить немцам проникнуть в комнату бесшумно. Парашютист был арестован в своей постели»[888]. Как было отмечено в протоколе, «это был мужчина высокого роста (1 м 85 см или 1 м 90 см), примерно шестидесяти лет, крепкий, без бороды и лысый». Обыск, который произвели немцы, не привел к обнаружению денег, которые, как предполагалось, были в распоряжении парашютиста. Его одежда и даже его зубы были самым тщательным образом осмотрены с целью обнаружить яд, который был при нём, но без результата»[889].

Тогда Круйт попросился в туалет. И там он принял яд, который даже непонятно где, но спрятал. Один из немцев обладал познаниями в медицине, немедленно констатировал попытку отравления с помощью цианида. Не теряя времени, немцы подтащили парашютиста к машине и отвезли в больницу Брюгмана, где вернули к жизни. Позже он был перевезён в карете скорой помощи в больницу люфтваффе, а оттуда был переведён в крепость Бренндок, где содержали и других членов «Красной капеллы». Немцы отрубили ему голову в июле 1943 г. в берлинской тюрьме Моабит[890].