Я пытаюсь восстановить черты - Антонина Пирожкова

Комнату для работы мы сняли у Андроника Сарьяна в доме прямо на берегу моря, за забором которого был уже пляж. Андроник Сарьян, красивый человек лет сорока, имел жену Арусян и шестерых детей; всем детям он дал имена на букву А, как и он сам. Андроник любил выпить и посмеяться и часто неожиданно входил в нашу комнату, когда мы работали, с большим подносом только что сорванного винограда.

Поселившись в селении Псырцха, я попала в среду местного, но армянского населения. Основное население Абхазии состояло из абхазов, но было много и армян, бежавших от турок из своей страны. Даже селений Псырцха было два, «Псырцха абхазская» и «Псырцха армянская». Были и другие двойные селения. А кроме этого в Абхазии жило много грузин и русских. Никакой вражды или хотя бы неприязни между отдельными национальностями не было.

Наш хозяин Арут пользовался среди местного населения особым авторитетом. Я замечала, что к нему часто приходят и мужчины, и женщины, чтобы с ним посоветоваться, решить какой-то спор и даже лечиться. Бывали и соседи, и люди из отдаленных мест. Меня восхищало их умение говорить, произносить длинные цветистые речи, а ведь были они простыми крестьянами. Я вспоминала русских мужиков и женщин, всегда молчаливых, особенно в Сибири, где я выросла. А здесь — ну просто Цицероны! Арут не переставал меня удивлять: он мог разрешить любой спор, дать совет, сосватать невесту, организовать похороны и даже иногда освободить от армии. Я — любопытная и всегда спрашивала его, зачем приходили и что он посоветовал или что сделал. И он охотно мне рассказывал. А вот что я наблюдала сама. Приходит молодой парень, у него болит зуб и он хочет, чтобы Арут вырвал ему зуб. Арут идет в кладовую, с полки со всяким ржавым железом достает грубые щипцы, вытирает их о свои грязные штаны и говорит парню: «Открой рот». Тут же вырывает зуб и, сказав, чтобы тот сплюнул и посидел, уходит. Я подсаживаюсь к парню на скамью и спрашиваю, почему он пошел к Аруту а не в больницу. Тот спокойно отвечает: «У них будет заражение крови». — «А у Арута?» — «Никогда!»

Другой пример. Прибегает женщина — обварила руку кипятком. Арут пойдет в сад, нарвет какой-то травы и на металлическом листе сожжет ее. Потом подождет, пока пепел остынет, и посыпает им ожоги. Женщина благодарит и уходит.

Но были у Арута и какие-то таинственные больные, которых он приглашал в одну из комнат дома, и они оставались ночевать там одну, а иногда и две ночи. О них я никогда не спрашивала Арута, считая, что еще рано: я мало его знала. Оля обычно не вмешивалась в дела мужа, и спрашивать ее было бесполезно.

Маме нравилось жить у Арута, она подружилась с Олей, привыкла к морю и принимала участие в хозяйственных делах по дому, завела кур, научилась делать кукурузные лепешки и мамалыгу из кукурузной муки. Учила Олю готовить русские блюда.

Лида в Псырцхе вела жизнь вполне деревенской девочки. По утрам из кукурузника (высокая башня с лестницей) доставала кукурузные початки, ручной мельницей, укрепленной на скамье в беседке, молола в крупу зерна кукурузы, кормила кур и цыплят. Цыплята настолько к ней привыкли, что смирно сидели у нее на голове, плечах и руках, и она в таком виде расхаживала с ними по двору. По вечерам пастух кричал не хозяйке Оле, а Лиде: «Лида, забирай свою корову!» Лида хватала с гвоздя веревку, бежала за ворота, наматывала веревку на рога коровы и вела ее по тропинке через сад в хлев.

Арут научил Лиду плавать и нырять. Попытки Лиды научиться плавать самой или с моей помощью ничем хорошим не кончались, а тут она быстро освоилась с морем, стала нырять и плавать великолепно, чувствовала себя в воде так же уверенно, как любой местный мальчишка.

К осени 1942 года положение на фронтах войны было крайне тяжелым, шли бои за Сталинград; город, носивший имя Сталина, не должен был быть взят немцами, и Сталин не жалел солдат. Связь с Москвой прервалась, и мы перестали получать зарплату из Метростроя. Пришлось работать по договорам, заключенным с заказчиком или с другими проектными организациями Сухуми. Нашей группе были заказаны проекты бомбоубежищ в Сухуми: маленького во дворе обкома и большого в городе; мужчины из группы выезжали на работу по устройству противотанковых сооружений на Мюссерском перевале.

В связи с постройкой бомбоубежищ мне пришлось познакомиться с абхазскими властями в Сухуми: с первым секретарем обкома, с секретарем по транспорту и другими обкомовскими сотрудниками. Меня забавляли их вопросы о том, где безопаснее всего находиться в бомбоубежище в случае воздушного налета, а приказ первого секретаря — не принимать никого в течение часа, пока я была в кабинете, — меня просто рассмешил. Подумать только, сухумские власти прекращают на час функционировать! Были и предложения не уезжать сразу же в Новый Афон, а пойти в ресторан ужинать или в театр на спектакль. Я неизменно отказывалась, ссылаясь на то, что у меня нет с собой вечернего платья или что у меня больна мама или дочка. Особенно настойчив был секретарь по транспорту и однажды без моего приглашения приехал в Псырцху, я рассердилась, но Арут проявил неслыханное гостеприимство. Как простой человек, он любил начальство и радовался, если к нему приходил начальник милиции или приезжало какое-то начальство из Гудаут. А тут обкомовская машина из Сухуми! Такой почет для Арута! Сейчас же были зарезаны куры, приготовлено сациви и накрыт стол со всеми припасами и вином. Мне пришлось принять участие в этом застолье, но уж в следующие разы, как только Арут издали видел подъезжающую обкомовскую машину и говорил об этом мне, я хватала книгу и убегала в кукурузу, где можно было отсидеться до ухода незваных гостей. А иногда пробиралась к соседке Шушане и отсиживалась у нее.

Обстановка на фронтах становилась всё тревожнее. Немцы подошли к Туапсе на расстояние восьми километров, но, кроме того, нависли над нами в горах. Наши войска отступали. Иногда на полу моей комнаты ночевало по нескольку солдат. Однажды утром Арут показал мне на дом абхазца, расположенный напротив нашего. Деревянная пятиконечная звезда, украшавшая фронтон дома, была ночью снята, на ее месте остался только след более светлого дерева. Значит, готовились к приходу немцев. Арут тогда сказал: «Ничего не бойся: я уведу всех в лес в горы. Знаю такие места, куда ни один немец не доберется. Там и отсидимся, пока наши снова не придут». Простой, почти неграмотный человек Арут не верил в то, что нашу страну можно завоевать надолго. Не верили в это и мы в нашей группе. И все же я однажды пошла к начальнику управления железной дороги Александру Тиграновичу Цатурову посоветоваться, как нам быть. Кроме мамы и Лиды, на моей ответственности были еще оставшиеся сотрудники проектной группы тоже с семьями. Цатуров мне тогда сказал, показывая на свой стол: «У меня под сукном лежит приказ Кагановича, чтобы в случае опасности эвакуироваться в Иран. Весь транспорт в нашем распоряжении».

Немцев в горах скоро разгромили отряды добровольцев из местного населения под командованием военных. А когда наши строители закончили железную дорогу в обход тоннелей и по ней пошли первые поезда с военным снаряжением, немцев отогнали от Туапсе. Радость военных по поводу постройки этой железной дороги была велика. Митинг закончился объятиями и поцелуями, подбрасыванием строителей в воздух.