Дурная кровь - Роберт Гэлбрейт

– Тебе надо было выполнить доставку, – продолжил Страйк, пытаясь расшевелить память Штыря. – Баулы с грузом – то ли бабло, то ли дурь, не знаю. Ты пришел в сквот, чтобы срочно найти себе водилу. Я сказал, что готов. Мы поехали в стрип-клуб в Сохо. Назывался он «Тизеры».

– «Тизеры», было такое дело, – подтвердил Штырь. – Его давно уж нету. Лет десять-пятнадцать, как накрылся.

– Когда мы туда подъехали, на тротуаре стояли мужики-завсегдатаи. Среди них выделялся лысый черный крендель…

– Ну и память, етить твою! – поразился Штырь. – Мог бы с фокусами выступать. «Бунзен, человек с феноменальной памятью»…

– …и еще там был один латинос с черной крашеной волосней и баками. Мы подъехали, ты опустил стекло, а этот подошел что-то с тобой перетереть и положил руку на дверцу. У него были собачьи глаза, а на пальце – массивный золотой перстень с льви…

– Мутный Риччи, – сказал Штырь.

– Ты его помнишь?

– Просто погоняло слетело с языка, так ведь, Бунзен?

– Да. Извиняй. Как его на самом деле, не знаешь?

– Нико, Никколо Риччи, а так – Мутный да Мутный. Гангстер старой закалки. Сутенер. Владел сетью стрип-клубов, держал пару борделей. Настоящий осколок старого Лондона. Начинал в банде Сабини, еще мальчишкой.

– Как пишется «Риччи»? Р-И-Ч-Ч-И, так?

– А тебе на фига?

Страйк вытащил из кармана пальто книжку «Что же случилось с Марго Бамборо?» и, открыв на фотографиях с рождественского корпоратива в амбулатории, протянул Штырю, которой взял ее с некоторой подозрительностью. Бегло рассмотрев фото повернувшегося в три четверти мужчины с львиным перстнем, он вернул книжку Страйку.

– Ну и?… – спросил Страйк.

– Вроде похож. Это где?

– В Кларкенуэлле. Докторская тусовка под Рождество.

Казалось, Штырь слегка удивился.

– Хм… Кларкенуэлл – это ж была кормушка старика Сабини, так? Что ж, даже гангстерам время от времени лепила требуется.

– Говорю же, это тусовка была, – возразил Страйк. – А не врачебный прием. С чего бы Мутный Риччи приперся на докторскую тусовку?

– Без понятия, – сказал Штырь. – Кого-нибудь убрать понадобилось?

– Странно, что ты об этом спрашиваешь, – сказал Страйк. – Я расследую исчезновение женщины, которая была там в тот вечер.

Штырь покосился на него.

– У Мутного Риччи чердак потек, – тихо сказал он. – Старикан уже, прикинь.

– Но жив еще?

– Да. В богадельне.

– Откуда знаешь?

– Были кой-какие дела с его старшим, Лукой.

– Мальчишки пошли по стопам старика?

– Ну, банд в Маленькой Италии больше нету, так? Но эти – беспредельщики, да, – сказал Штырь, а потом, перегнувшись через стол, шепнул: – Слушай сюда, Бунзен. Не надо тебе лезть к парням Мутного Риччи.

Страйк впервые в жизни слышал от Штыря подобное предупреждение.

– Если только ты начнешь доставать их старика, если попробуешь что-то ему шить, парни Риччи сдерут с тебя шкуру. Понял? Им все похеру. Они сделают факел из твоей паршивой конторы. Чиксу твою порежут.

– Расскажи мне про Мутного. Все, что знаешь.

– Оглох, что ли, Бунзен?

– Расскажи, не выделывайся, мать твою.

Штырь нахмурился:

– Проститутки. Порнуха. Наркота. Но основной бизнес у него был – девочки. Та же эпоха, что Джордж Корнелл, Джимми Хамфрис, все эти ребята. Часто говорил, что золотой перстень, которого он не снимал, ему подарил Лев Денни. Денни Лео, босс нью-йоркской мафии. Якобы они были в родстве. Не знаю, может, пургу гнал.

– Тебе когда-нибудь встречался чувак по фамилии Конти? – спросил Страйк. – Вероятно, слегка моложе Риччи.

– Не-а. Но Лука Риччи – безбашенный псих, – сказал Штырь. – Когда та тетка сгинула?

– В семьдесят четвертом, – ответил Страйк.

Он ожидал, что Штырь скажет что-то вроде «в тысяча девятьсот, мать твою, семьдесят четвертом?», чтобы поглумиться над желанием ворошить далекое прошлое, но его старый друг только бросил на него хмурый взгляд; дергающиеся пальцы напоминали неуклонное продвижение жука-точильщика, и детективу подумалось, что Штырь знает о былых преступлениях и длинных тенях, которые они отбрасывают, больше, чем многие полицейские.

– Звали ее Марго Бамборо, – сказал Страйк. – Она пропала на пути в паб. Никаких следов не нашли – ни сумки, ни ключей от дома, ничего. Больше ее не видели.

Штырь потягивал пиво.

– Профессионал работал, – сказал он.

– Мне тоже это приходило в голову, потому и…

– Да засунь ты свое «потому и» знаешь куда? – взъелся Штырь. – Если эту бабу вальнул Мутный Риччи или кто-то из его парней, ее уже не спасти, сечешь? Я знаю, приятель, что ты любишь играть в бойскаутов, но у последнего мужика, который разозлил Луку Риччи, жена через несколько дней открыла дверь, и ей в лицо плеснули кислоты. Теперь не видит на один глаз… Бросай все это, Бунзен. Завязывай с вопросами, если ответом будет Мутный Риччи.

Пат как-то удалось раздобыть древний кинопроектор. Его обещали привезти в четыре, но Страйк и Робин прождали до без четверти шесть; тогда Робин сказала Страйку, что ей на самом деле очень надо уйти. Она еще не упаковала вещи для поездки к родителям в Йоркшир, а перед поездом хотела лечь пораньше спать и, если честно, обиделась из-за подарка Страйка – конфет с соленой карамелью без подарочной упаковки, которые он, увидев ее, торопливо вытащил из фирменного пакета универмага «Либерти» и которые, как она теперь подозревала, и были той единственной дурацкой причиной, по которой он заставил ее вернуться в офис. Поскольку из-за этого ей пришлось долго добираться обратно на Денмарк-стрит в битком набитом метро, было трудно не чувствовать досаду по поводу того, сколько времени и труда ей стоило найти и красиво упаковать DVD с двумя старыми концертами Тома Уэйтса, которые, как Страйк обмолвился несколько недель назад, ему хотелось бы посмотреть. Робин никогда не слышала об этом певце: ей пришлось изрядно постараться, чтобы идентифицировать человека, о котором говорил Страйк, и концерты, которых он не видел, а именно «No Visitors After Midnight»[6]. А в ответ она получила коробку конфет, наверняка прихваченную просто наобум.

На следующее утро перед тем, как сесть в переполненный поезд, отправляющийся в Харрогейт (и слава богу, что она догадалась купить билет с местом), она оставила подарок Страйка нетронутым на кухне Макса. Робин старалась уговорить себя, что ее опустошенность происходит из обычной усталости. Рождество дома будет восхитительной передышкой. Она впервые увидит свою новорожденную племянницу; она будет валяться в постели, есть домашнюю еду и часами сидеть перед телевизором.