Ночь печали - Френсис Шервуд

— Люби меня, черт тебя подери! Díme que me quieres, maldita! Люби меня, черт тебя подери! Я тебе этого не позволю! No lo permitiré!

Кортес входил в нее все сильнее, пытаясь своим телом пробить стену ее безразличия. Малинцин уже не могла изображать интерес. Он сжимал ее запястья настолько сильно, что они покрывались синяками.

— Ты моя, понимаешь? Ты моя пленница, моя рабыня, я не отпущу тебя.

Вместо того чтобы привязывать ее к себе, иногда он делал вид, что не замечает ее. И тогда все становилось еще хуже: когда Малинцин думала, что Кортес больше ее не побеспокоит, в хижине на циновке ее поджидал Исла, притаившись, словно одна из змей в императорском дворце. Эти змеи жили в огромных кувшинах с широким дном, украшенных перьями; их кормили человеческим молоком, которое сцеживали кормящие матери.

Чтобы не тратить время на споры, чтобы все закончилось побыстрее, Малинцин лежала неподвижно, словно детская игрушка из кукурузной шелухи с податливой кожей и гибкими конечностями. Малинцин пользовалась своим давним приемом: она улетала. Словно плоские легкие камешки, скачущие на поверхности озера, ее мысли прыгали к тому времени, когда все закончится, хотя она и знала, что никто ее не спасет. Никто не знал о ее страданиях. Да и зачем кому-то знать о привычках офицера, если это может стоить узнавшему головы, руки, дома или пищи? Зачем кому-то беспокоиться? У Ботелло была женщина, которую называли Крокодилицей. Малинцин знала, что Аду развлекался с юными девушками, желавшими прикоснуться к его волосам и погладить его необычайно темную кожу. Вежливый и любезный, Аду не относился к местным женщинам как к вещам, в отличие от других солдат. Аду был настоящим сокровищем. Когда он смотрел на нее, Малинцин отводила глаза, делая вид, будто никогда не плакала у его ног.

Сидя на крыше дворца рядом с Моктецумой и Агильяром, Малинцин глядела на длинную череду женщин, идущих в город с корзинами фруктов на головах и клетками с игуанами на плечах, ведущих детей за руку и тянущих на поводках упитанных собак. В период расцвета торговли, за пять месяцев до появления здесь испанцев, на рынке можно было купить все, что только встречалось в империи: бобы, перец чили, помидоры, амарант, семена чиа, соль, индеек, перепелов, кроликов, зайцев, оленей, уток, мед магеи и пчелиные соты, авокадо, маниоку, дикие сливы, тыквенные семена, лягушек, тритонов, бумагу из коры, благовония, каучуковую резину, смолу, лаймы, обсидиановые лезвия, бревна, шкуры животных, инструменты для разделывания туш, табак, гончарные изделия, горшки, тарелки, миски, трубы.

Хотя поставки продукции в столицу уменьшились, на рыночной площади по-прежнему толпились люди. Коробейники и продавцы пищи торговали в тени больших пирамид, а между домами по каналам плавали каноэ, с которых продавали горшки с цветами и маис. А над всем этим на крыше сидел Моктецума, развалившись в кресле, сделанном из тростника и ковров в форме полугамака с деревянным каркасом. Закинув ногу на ногу, он медленно и неторопливо рассказывал о своих предках. Внизу, в тени стены у горы мусора, расположились нищие.

Когда испанцы прибыли в Теночтитлан, Кортес обрадовался, увидев на улицах нищих и проституток. «Вот это настоящий город», — сказал он. Прямо как Севилья. Берналь Диас обрадовался, увидев на рынке рабов, привязанных за ошейник к шесту, потому что именно так в испанских городах продавали черных рабов из Гвинеи. Альварадо каналы Теночтитлана напоминали Венецию, а один из солдат даже заявил, что рынок мешика больше, чем рынок, виденный им в Константинополе. Знакомые детали сделали пребывание испанцев здесь более приятным.

— Ольмеки, которых еще называли народом улли, первые начали делать мячи из коры деревьев, росших на побережье. Это они придумали игру в мяч.

У Малинцин по-прежнему был небольшой шарик из каучука, который она использовала до соития, если знала о нем. Но часто Кортес ловил ее в самых неподходящих ситуациях, и она не успевала вставить каучук. Исла никогда не давал ей на это времени.

— Ольмеки делали огромные статуи, изображавшие лица их предков. У них был календарь, как и у майя: восемнадцать дней в месяце, двадцать месяцев в году и пять дней тьмы. В это время ацтеки начали двигаться из северного города, стоявшего на берегу озера. Этот город назывался Ацтлан — «земля цапель». Это произошло в год Кремня.

Тем временем живот Кай увеличивался. Сейчас она напоминала черепаху с тонкими ручками и ножками и маленькой головой, которую она вытягивала вперед, как будто пытаясь взглянуть на мир, а затем спрятаться обратно в свой панцирь. Малинцин помнила, как ее мать носила в чреве ее брата, и тогда ей казалось, что мать не очень уставала, не капризничала и выполняла свои обычные обязанности. В эти дни Малинцин вообще часто вспоминала мать и думала, жива ли та. Сейчас ее брат, наверное, уже взрослый.

— Нас вел суровый бог Уицилопочтли, также именуемый Колибри. Мы тогда были нецивилизованным и невежественным народом. Отоми называли нас дикарями, народом собак. Тем не менее это стало лишь началом, и нам предсказали великие свершения. Мы основали первое селение неподалеку от Тулы, города Кетцалькоатля, хотя тот уже давно отправился в Восточное море.

Малинцин часто сбивали с толку названия разных племен, и она уже не понимала, кто кем был, когда жил и кто сейчас оставался независимым племенем, а кого завоевали ацтеки. У майя была своя империя, но времена их величия прошли, и от многих их городов сейчас остались лишь руины. В Ваке на Юкатане Малинцин видела поросшие мхом деревья, обезьянок, игравших в руинах, покрытые травой залы. Тогда она ощущала присутствие призраков. Малинцин было интересно, суждена ли была Теночтитлану та же участь, независимо от того, пришли бы испанцы или нет. Чолула когда-то являлась крупным религиозным центром страны, где поклонялись Кетцалькоатлю. Сейчас храм Чичен-Ица был заброшен. Когда-то в священном городе Теотиуакане жили художники, а теперь на Аллее Мертвых росла трава, а пирамидами Солнца и Луны пользовались как уборными. Агильяр, привыкший сидеть на земле, скрестив ноги, слушал и записывал все. Он отпустил длинные волосы и подвязывал их веревкой. Из-за темного цвета кожи его иногда принимали за ацтека, надевшего испанские одежды. Он знал о том, что превращается в ацтека, и не отвергал этого. Втайне он восхищался историей Ацтлана. Раньше он знал о том, что ацтеки вели свой род от тольтеков, а те от ольмеков. Настоящего Кетцалькоатля, короля Тулы, бывшей тогда столицей тольтеков, изгнали из его города враги. Места, где Кетцалькоатль отдыхал, спал или обедал, считались ацтеками священными, и их посещали во время паломничества. Одним из таких мест был уничтоженный Кортесом город Чолула, и потому Агильяр не понимал, как Моктецума, зная о разрушении Чолулы, мог считать Кортеса святым покровителем Теночтитлана.

Более того, головной убор Кетцалькоатля, напоминавший раковину, на самом деле представлял собой старый испанский шлем, прибитый к дереву после какого-то путешествия испанцев к берегам Америки. Этот шлем просто надели на статую Кетцалькоатля, как будто его убранство было именно таким. Считалось, что бога Кетцалькоатля родила дева Чимальман, проглотившая изумруд. Агильяр не осмеливался думать о том, насколько эта легенда напоминала ему услышанное в детстве и во время его служения в церкви.