Проклятие Индигирки - Игорь Ковлер

Выжив, Федька оказался тонкой спасительной пуповиной, удерживающей Тараса по эту сторону жизни, питающей силами и смыслом. Не удержись он, все рухнуло бы окончательно, безнадежно. Сын своей жизнью спасал отца.

Мирон Андреевич был рядом. Жену, прилетавшую на похороны, поскорее отправил домой. На суде ему предстояло выступать свидетелем. Он осунулся, постарел, но держался.

Городок разделился в пристрастиях: одни считали, что Лавренюка надо обязательно посадить, другие возражали доходчивым аргументом: пусть сына поднимает, не годится при живом отце сирот плодить. Кто понахальней, приставал к Мирону Андреевичу. Но он такие разговоры не поддерживал.

На суде он ничем не упрекнул зятя. Лавренюка осудили на одиннадцать лет «условно». Выслушав приговор, Тарас явственно ощутил, что мимо, вплотную, со свистом и грохотом пронесся поезд, едва не сбив его с ног шквалом ревущего воздуха, пахнущего железом и пригорелым машинным маслом.

Когда зал опустел, он поискал глазами Мирона Андреевича. Тот стоял чуть в стороне. Лицо его было спокойным, но в глазах, казалось, навсегда застыл равнодушно-скорбный взгляд. Горячая внутренняя волна ударила Тараса, подкатила к горлу. Скрывая навернувшиеся слезы, он помассировал пальцами виски, снял очки, протер стекла и, успокоившись, подошел к тестю, понимая, что все слова, какие бы он ни сказал, сейчас будут фальшивыми, да и не знал, какие слова нужно сказать и нужны ли сейчас вообще слова. И, спасая его в эту минуту от фальши, от пустого и глупого, в горле стоял твердый ком.

Вскоре Мирон Андреевич засобирался. Они решили, что Федьке лучше ехать с дедом. Пожить в донецких краях. Кроме здоровья внука, Мирону Андреевичу приходилось думать еще и о том, как он останется с женой один на один. Единственным спасением в их горе был Федька.

Проводив тестя, Лавренюк жил замкнуто, с какой-то повышенной настороженностью. Для него наступило время испытания одиночеством. Вечерами заезжал Перелыгин, они вместе смотрели футбол. Он давно подметил, что Лавренюк проявлял к футболу интерес, и вспомнил об этом, придумывая, чем бы отвлечь Тараса. Вскоре у Лавренюка появилась расчерченная турнирная табличка, они устроили что-то вроде тотализатора на двоих. Затея, казалось, удалась, но на дворе уже стоял ноябрь и доигрывались последние игры. В один из вечеров, когда матч завершился, Тарас выключил телевизор, хмуро и озабоченно помолчал, наконец, глядя в сторону, негромко сказал:

– Все хочу спросить… – Он снял очки, подышал на стекла, принялся их протирать носовым платком, как всегда в минуты неловкого волнения. – Чем дело с посадкой «вертушки» закончилось?

– Пока тихо, – ответил Перелыгин. – Ты лишнего в голову не бери. Ты здесь ни при чем. Сороковов понимает: нельзя героев-мучеников из нас делать.

– Не упрощай. – Голос Тараса прозвучал глухо. – Вы Федьку а с ним и меня спасли. – Он тяжело опустился на стул. – Врач сказал: еще немного – и могли не довезти. Я вам по гроб жизни обязан.

– Успокойся. – Перелыгин почувствовал неловкость. – Тогда в вертолете никто не сомневался, что надо делать, не вынуждай меня произносить банальщину.

– Ладно… – обреченно согласился Лавренюк. – И все же знай – я этого не забуду, но, пока Федька у деда с бабкой на ноги встает, хочу уехать отсюда. Вчера звонил Клешнину. – Тарас помолчал. – Он в курсе, зовет к себе.

– Выкладывай, что случилось? – грубовато потребовал Перелыгин.

– Да ничего особенного, – пожал плечами Лавренюк. – Не будет мне здесь житья, пока все не успокоится. Тяжко просыпаться, уходить, возвращаться, просто на вещи смотреть. Перекантуюсь полгода-год, а там посмотрим.

– Может, и правда, – согласился Перелыгин. – Кстати, не худо тебе было бы жениться.

– С ума спятил! – Лавренюк покрутил пальцем у виска.

– А что тут такого? – как можно спокойнее сказал Перелыгин. – Рано или поздно это со всеми случается. Ты один долго не протянешь, а Федька вернется, тем более. И наплюй на сплетни. – Перелыгин прошелся по комнате, выглянул в длинный коридор просторной трехкомнатной квартиры, словно хотел убедиться, что никто их не слышит. – Одним понравится, если ты каждый вечер будешь в стельку у магазина валяться, с бичами пить. Другим интересно тебя с кем-нибудь застукать – ага! А большинству… – Перелыгин говорил, подчеркивая каждое слово. – Большинству наплевать, что ты станешь делать завтра.

– А тесть с тещей? – Лавренюк угрюмо наклонился над столом, отыскивая на цветастой скатерти невидимую пылинку. – Ты про них забыл.

– Для них, – возразил Перелыгин, – отныне главный не ты, а Федор. Они сейчас к нему привыкают, а из тебя какая нянька?

Тарас не ожидал такого разговора. Но вот прозвучало то, о чем сам он избегал думать. При мысли о другой женщине он испытывал глубокое чувство вины перед Кирой, не мучившее его ни раньше, ни в последнее время, когда он встречался с Алисой, о которой, помимо воли, начал думать с неприязнью, понимая собственную несправедливость.

Алиса была женщиной, готовой оказаться рядом хоть завтра. Она, наверно, любит его, а если и нет, то может, в этом он почти уверен, полюбить. И Алиса нравилась ему. Нравилась ее высокая крупная фигура, волновавшая сочетанием силы и подвижности. Они уже миновали тот период отношений, когда еще мешают натянутость и осторожность, но Тарасу казалось, что все случившееся между ними происходило в другой жизни, а теперь выросла непреодолимая стена. Он понял это, когда увидел Алису на улице. Заметил издалека и, почувствовав в ней сообщницу, торопливо свернул за угол. Именно тогда он окончательно и бесповоротно осознал, что смерть Киры навсегда встала между ними, и не важно, что подумает, что теперь скажет Алиса. В тот же вечер он решил уехать из Городка и позвонил Клешнину.

– Ну и ладно, – сказал Перелыгин, – поезжай. Проснешься утром, а вокруг все не так.

За полночь Перелыгин вышел от Тараса, зябко поежился на крыльце, забрался в заиндевелый «Москвич». Чуть слышно задышал отрегулированный мотор, засветилась в темноте панель приборов, обоняние уловило знакомые запахи. Он ждал, пока прогреется двигатель, прикидывая, когда загонять машину в гараж до весны. Наконец в салоне потеплело, он потихоньку вырулил на дорогу и не спеша покатил по пустынным улицам.

Ему было жаль, что Тарас уезжает, но он думал, что хорошо, если живет в Заполярье человек по фамилии Клешнин, которому ничего не надо долго объяснять.

В замочную скважину была всунута записка. Перелыгин развернул сложенный вчетверо листок в клеточку: «Приезжай. А». Он хотел зайти домой позвонить Анечке – не поздновато ли? Но передумал, сунул записку в карман и сбежал вниз по лестнице.

✓ Создана Межклубная партийная группа, объединения коммунистов – членов неформальных клубов и организаций.

✓ «Правда» печатает неподписанную статью-отповедь Александра Яковлева Нине Андреевой.