Большой театр. Секреты колыбели русского балета от Екатерины II до наших дней - Саймон Моррисон

в тюрьму, и супруга дважды разводилась с ним, после чего вышла замуж за генерала. Во время этой чехарды глава секретной службы поставил под сомнение преданность Лепешинской и пригласил ее на беседу в кабинет на Лубянке, уставленный книгами. «До меня дошли слухи, что вы не доверяете Советскому правительству», — сказал он. Балерина уверенно ответила: «Давайте разговаривать как коммунисты. Если мой муж виновен, накажите его. Если нет, отпустите». Ранее Сталин, «злой и злопамятный, опасный человек», положил на нее глаз, когда девушка в прозрачном наряде танцевала в его присутствии на представлении в Кремле[631].

Лепешинская гордилась меткостью в стрельбе и служением советским антифашистским идеалам так же, как и достижениями на сцене. Она с горечью отправилась в эвакуацию в 1941 году, где без радости выступала в клубах и на временных подмостках перед жителями провинции. Артистка отказалась, по крайней мере сперва, от партии в балете «Алые паруса», повествующем о девушке, живущей без матери, ее отце-моряке и игрушечной лодке, которую он подарил дочери. В финале она влюбляется в принца и отправляется с ним в путешествие по морю. Балет, выдержанный в пастельных тонах, был полон милых персонажей и невинных комических сюжетов, хотя и создавался в тяжелое время тремя молодыми хореографами на музыку композитора Владимира Юровского, а юная балерина Нина Чернохова добавила постановке изящества своим танцем. «Алые паруса» представили публике в доме культуры в Куйбышеве 30 декабря 1942 года и показали 15 раз. Лепешинская танцевала в новой версии в Большом.

«По правде, это был первый и последний раз в моей жизни, когда я оставила свои пуанты в шкафу», — вспоминала она поход в региональный комсомольский штаб в Свердловске, чтобы «требовать, а не просить» отправить ее и двух других танцовщиков-патриотов на фронт[632]. Исполнительнице отказали для ее же собственной безопасности. Тогда Лепешинская вернулась в Москву, чтобы охранять крышу здания, где жила. Поговаривали, что артистка репетировала танцевальные па на одной из кремлевский башен. После того, как столица отбила атаку немцев, балерина присоединилась к временной балетной бригаде, ездившей на фронт, чтобы поднимать настрой солдат. Она также выступала с концертами в госпиталях и на оружейных заводах. Историк балета Елизавета Суриц ясно помнила, как Лепешинская танцевала на концерте с Петром Гусевым в Куйбышеве 31 августа 1942 года, а потом играла в бридж с ее родителями, также эвакуировавшимися туда во время войны (отец Суриц был советским послом)[633].

Полученный опыт повлиял на послевоенное творчество балерины. Она избегала легкомысленных и комических ролей своей юности, перейдя к серьезным советским героиням — внушительным, неукротимым, решительным. В 1953 году Лепешинская сломала ногу в первом действии «Красного мака», но продолжила танцевать до антракта, повредив кость еще в двух местах и потеряв сознание, как только упал занавес[634]. Вскоре она ушла на покой, имея за плечами четыре сталинские премии.

Искусство пережило все. Во время войны эвакуированные студенты хореографического училища гастролировали по госпиталям, школам, рабочим поселениям и сиротским приютам со спектаклем о Деде Морозе. На одной фотографии того времени запечатлен урок на открытом воздухе в разрушенном советском городе. Студентки стоят в третьей позиции на досках, лежащих в грязи, тонкая палка служит им станком. Девочки в косынках, собравшиеся у пня, завороженно смотрят на них, как и рабочий в мягкой шляпе и крестьянской рубахе[635]. Юные воспитанники остались в Москве под присмотром Михаила Габовича, исполнявшего партию Ромео с Галиной Улановой.

Танцовщик участвовал в боях, управляя прожектором во время самых тяжелых атак люфтваффе. Однако осенью 1941 года Комитет по делам искусств сделал его художественным руководителем того, что осталось от балетной и оперной труппы Большого театра. Габович должен был создавать постановки в классическом стиле — ничего марксистского, никакого диалектического материализма. Ему катастрофически не хватало артистов, поэтому он с волнением позвонил в училище: «Наталья Сергеевна, скорее приезжайте в Большой!» — «Почему, что случилось?» — «Для новых постановок нам нужны дети, которых не эвакуировали в Васильсурск». — «Что с Вами, Миша! Какие балеты, у нас война, немцы подходят к Москве…» — «Немцы долго не протянут, а вот людям мы нужны, чтобы они могли отдохнуть, отвлечься, забыть о войне на несколько часов. Нам надо поддержать их. Наши солдаты на подходе. Они соберутся с силами, почувствуют себя лучше, станут сильнее и разобьют врага»[636].

Одна история рассказывала, что пятнадцатилетней балерине по имени Майя Плисецкая достались две взрослые партии в «Лебедином озере». Одна из ее репетиций проходила под сиреной и бомбежкой. Для показа «Бориса Годунова» капельдинеры, работники сцены и педагоги Большого надели костюмы крестьян XVI века и играли в массовке перед залом, полным солдат с винтовками. Те, в отличие от рабочих заводов и колхозов, которых специально привезли в Москву на последний балет Шостаковича, не критиковали представление.

Эти и другие постановки проходили в филиале Большого, а не на главной сцене. В первые месяцы осады Москвы на крышу здания падали бомбы с зажигательной смесью и противовоздушные снаряды. Театр находился под угрозой, и московская гражданская оборона под командованием Алексея Рыбина стояла на его страже. Для Рыбина защита заключалась в недопущении пожара и предотвращении возможных попыток фашистов оккупировать здание. Он приказал подчиненным заминировать первый этаж «несколькими тоннами взрывчатки невероятной разрушительной силы»[637], как и гостиницы «Метрополь» и «Националь». В то же время люфтваффе обстреливало ЦК, находившийся между театром, Москва-рекой и Кремлем, с воздуха. В 4 часа пополудни 22 октября 1941 года, через 18 минут после начала сирены, загнавшей зрителей в убежище на станции метро «Охотный ряд», около Большого упала огромная бомба. Взрывная волна отбросила Рыбина к стене, здание зашаталось на старых сваях, как «подвешенная колыбель»[638]. Взрыв убил солдата, стоявшего на посту у главного входа, те, кто не успел вовремя добежать до метро, получили тяжелые ранения, несколько этажей и стены фойе придавили уборщика. Резные колонны подкосились вместе с тяжелыми дубовыми дверьми, прорвались подземные канализационные трубы, асфальт около театра осел. Если бы мины Рыбина взорвались, он бы тотчас погиб, а близлежащие улицы были бы снесены до основания. Этого не произошло, и командующий приказал разминировать театр.

Его решимость столкнулась с сопротивлением. Реставрационные работы начались зимой, и агитационный концерт, отметивший 24 года Великой октябрьской социалистической революции, прошел в назначенный день на станции метро «Маяковская».

Артисты, отказавшиеся от участия в пропагандистских постановках во время войны, лишились ролей. У всех фронтов была одна цель — уничтожить Гитлера. После победы Советского Союза жертвы и страдания