Государева невеста - Елена Арсеньева

Кой черт пропускает! Он уже должен давно валятьсябездыханным трупом, если выпил яд! Но не валяется. Значит, отравлен Бахтияр. Ноон почему-то тоже вполне жив. А если так… о господи, если так, выходит, что нив одной склянке не было яда! Они оба живы, живы, а главное… князь Федорсхватился за лицо, силясь заглушить рыдание.

Все мешалось в голове, плыло перед глазами, его трясло как влихорадке, но это были вовсе не симптомы отравления. Радость, огромная,непредставимая радость обессилила его до слез.

Если они оба живы, выпив содержимое заветных бутылочек додна, значит, ни в одной из них не было яда! Значит, в венец королевы Марго онтоже налил безвредной жидкости. Значит, он не виновен… не виновен! Меншиковзаболел не от яда, это просто роковая случайность, и руки Федора чисты. Он чистперед своей любовью и судьбой!

Закинул голову, вдохнул с наслаждением еще пахнущий мятоювоздух и засмеялся во весь голос – этот его смех ударил Бахтияра, словно камча.

– Шайтан! – взвизгнул он, потрясая кулаками. – Смеялся?Одурачил меня? Ну, смейся… Поглядим, кто последний смеяться станет. Пустьтеперь мы квиты – но все сызнова начнется. Отныне знай: на каждый твой шаг мойкапкан поставлен будет! Берегись, знай!

И вылетел из хижины так стремительно, словно ветром еговынесло.

Князь Федор сел, устало свесив руки меж колен, дыша тяжело,как старик.

В углу послышался тихий стон. Савка-то, он и забыл!.. Струдом поднялся, доковылял до угла, встал на деревянные, негнущиеся колени.Оказывается, спастись от смерти – всего полдела. Надо еще свыкнуться с тем, чтоживешь.

Первое опьянение радостью прошло – наступило холодноеоцепенение, как расплата за удачу. Он приподнял Савку, прислонил к стене,положил одно мокрое полотенце ему на лоб, другое на грудь и сидел теперь рядом,пристально наблюдая, как синеватая бледность сползает с лица Савки, оноприобретает живые краски, дыхание становится ровнее.

– Скоро очнется, – сказал кто-то совсем рядом, и князь Федорнедоумевающе покосился.

Перед ним была Сиверга.

…Она слегка улыбнулась измученному князю, а сама так ишарила глазами по хижине, и ноздри ее маленького носа раздувались, втягиваязапахи.

Федор подумал, что ее насторожил незнакомый запах мяты,однако Сиверга на него не обратила ни малейшего внимания: запах распаленныхненавистью мужских тел волновал ее до самых глубин естества! Запах страстнойненависти, близкой смерти… Здесь двое мужчин только что стояли лицом к лицу, акогда двое мужчин желают убить друг друга, почти всегда в деле замешанаженщина.

Сиверга хотела быть этой женщиной, но они схватились из-задругой, и нестерпимая ревность терзала ей сердце.

– Что ж ты отпустил его? Или он тебя осилил? – спросилапрезрительно, однако князь Федор взглянул на нее без стыда:

– Судьба нас обоих осилила нынче… мы теперь снова равны.Теперь опять начинается бой до победы – его ли, моей – богу ведомо!

– Богу богово, – сказала Сиверга, и Федор невольноулыбнулся: так странно прозвучало это расхожее выражение из уст туземки. – Но я– тудин, я помогу, хочешь?

– Как это? – нахмурился князь сердито. – На ловчую ямуБахтияра наведешь? В болотину заманишь, комарьем до смерти заешь? С тебястанется!

– Нет, зачем так? – обиженно передернула плечами Сиверга. –Это-то любой шаман сможет. Да и ведь я вижу: у тебя руки горят, так хочетсясразиться с Бахтияром.

– Хочется! – радостно согласился князь Федор. – Я б с нимкаждый день бился-ратился!

– Можно, – кивнула Сиверга. – Это просто. Буду каждый деньприводить к тебе тень его, пока все восемь десятков теней его злого духа Городоты не одолеешь. А с последней тенью и сам враг твой сгинет!

Князь Федор глядел на Сивергу, вытаращив глаза. Много он чегоздесь навидался-наслушался, уж, казалось бы, ко всему привыкнуть пора, ковсякой шуточке этой тудин, а поди ж ты – и его оторопь взяла от изумления!

– Ну уж нет! – едва обрел дар речи выкрикнуть возмущенно. –Бахтияр – мой! Ежели нас яд не взял, значит, судьба нам такая: один от рукидругого погибнет. И ты в это дело мешаться не смей. Поняла?

– Понятно, что ж! – дернула плечиком Сиверга. – Как хочешь.Пускай и собаки в покое будут. – Она усмехнулась – да и ахнула, увидевискаженные внезапным ужасом глаза князя, его оцепенелый взор: – Что ты? Что ты?

Руки его были ледяными, Сиверга прижала их к груди, силясьотогреть, но он остался безучастен, словно и не заметил, как горячи, пышны,упруги груди под тонкой тканью, как напряглись, налились они, ожидая его ласки…

– Да что с тобой?! – выкрикнула сердито, даже ногой топнула,но Федор не повернул головы.

«Яд нас не взял… яд нас не взял…» – звенело, ухало в голове,и страшное подозрение сковало его покрепче столбняка. Да, их с Бахтияром яд невзял, но ведь Экзили – он помнил, он твердо помнил это! – там, в подвальчике,на улице Сент-Оноре, дважды нарочно предупредил покупателя, что пробки надозавинчивать чрезвычайно крепко, ведь яд легок и летуч. Прежде чем отравитьвенец королевы Марго, он ни разу не открывал бутылочки. Что, если на Меншиковаяд все же оказал свое пагубное действие, а за последующий год просто-напростоиспарился? Что, если он все же виновен?

Кто-то тряс его… Князь Федор с трудом прорвался сквозьоцепенение, поднял голову.

Сиверга. Стоит перед ним на коленях, силится заглянуть влицо, твердит:

– Очнись! Что с тобой? Очнись!

Князь Федор вяло поднял ресницы – и глаза Сиверги впились вего взор, как пиявицы, вонзились, словно острые ножи, вплелись незримыми путамив мысли, как ересивая трава [74] оплетает пшеницу.

Множество мгновенных картин со страшной скоростью замелькалов голове князя Федора, и каждая была ярче вспышки пламени, и каждая обжигалапамять.