Каждый второй уик-энд - Эбигейл Джонсон

Еще через минуту Джереми схватил другую миску и, заглянув в рецепт, открытый на моем телефоне, спросил:

– Что такое яичная смазка?

* * *

– Привет, – сказала Джолин, открывая дверь своей квартиры в воскресенье днем. – Я думала, мы оба будем заняты все выходные… – Ее голос затих. – Эй, а почему ты так вкусно пахнешь? – Она наклонилась и обнюхала меня. – Мои мысли сейчас заняты «Зомби по имени Шон», поэтому не могу дать стопроцентной гарантии, что не укушу тебя.

Я ухмыльнулся и достал из-за спины тарелку с теплым, только что из духовки печеньем.

– Обижаешь. Неужели ты думала, что я позволю Дню святого Валентина прийти и уйти без… ну, ты знаешь… – Я кивнул на выпечку.

Джолин прислонилась бедром к дверному косяку, и лукавая улыбка тронула ее губы.

– Адам Мойнихэн, ты испек для меня? – Она потянулась к тарелке, но я отвел руку в сторону. Ее улыбка стала еще шире, если такое возможно.

– Ну, теперь не знаю. Я горбатился у горячей плиты, готовил для тебя, и… – Я придвинулся ближе, все еще держа тарелку вне досягаемости. – К твоему сведению, они такие невесомые и маслянистые, что буквально тают во рту. – На этих словах мой взгляд скользнул к ее губам, и я даже не покраснел, когда увидел яркие пятна румянца на ее щеках. – Может, мне стоит подождать и посмотреть, что ты приготовила для меня, прежде чем я отдам тебе эту вкуснятину?

Она взглянула на печенье.

– Адам. Сжалься, пожалуйста. – Она забрала тарелку, оставила меня в коридоре и через минуту вернулась с книгой в руках.

Книгой Дж. Р. Р. Толкина с закладкой где-то чуть раньше середины.

– Мне она по-прежнему не нравится, но я все равно читаю. Ну, не песни, а все остальное. Это тебе. Так что мы можем поговорить о ней в следующий…

Я поцеловал ее, прежде чем она успела договорить.

Джолин

В наши следующие выходные я не стала дожидаться Адама в вестибюле. Я наблюдала с крыши, как подъехала их машина и оттуда вышли они с Джереми в сопровождении женщины. Я сразу догадалась, что это мама Адама. У нее были его рыжевато-коричневые волосы и светлая кожа, и в том, как она двигалась, обнимая каждого из своих сыновей, я узнавала врожденную грацию и силу, которые раньше ассоциировала только с Адамом.

Она слишком долго держала мальчиков в объятиях, и, хотя с такой высоты трудно было бы разглядеть слезы на ее лице, когда она отстранилась, я увидела, что она плачет, по тому, как она их смахнула. Адам поднял свою сумку и указал на здание. Он просил ее подняться вместе с ними. Джереми подхватил его просьбу и, кивая, потянулся к ее руке, но она почти яростно замотала головой и попятилась, пока не прижалась к боку машины.

Плечи Адама и Джереми поникли почти синхронно. Я ожидала, что Адам снова обнимет ее и извинится за то, что так настойчиво просил ее подняться, заверит, что ничего страшного, если она не хочет зайти.

Но он этого не сделал. Его кулаки сжались, и, когда Джереми шагнул в сторону дома, Адам заколебался, наблюдая за мамой, а затем понуро опустил голову и поплелся за братом.

Не знаю, сник ли он еще больше, когда не встретил меня внизу. Знаю только, что, поднявшись наверх, он не постучался в мою дверь и не позвал меня с балкона.

В субботу я не знала, чем себя занять. Обычно, вскакивая с постели, я шла к Адаму и проводила с ним весь день. Это вошло в привычку, и мы не изменяли ей на протяжении многих месяцев, но в то утро я не могла пойти к нему. И он не пришел за мной. Прошлые выходные подсказали мне, чего ожидать в скором будущем, и, поскольку Дня святого Валентина как предлога уйти из дома больше не предвиделось, ожидания становились реальностью. Я знала, что не смогу просидеть целый день в своей комнате, работая над фильмом, который сделала Адаму на Рождество, как просидела прошлую ночь, и настолько сосредоточилась на том, чтобы сбежать от чувств, которые вызывал этот фильм, что забыла проверить обстановку в гостиной, прежде чем широко распахнула дверь своей спальни.

Моего отца там, конечно же, не оказалось; зато там была Шелли.

В тонкой шелковой ночной сорочке и халатике, явно продрогшая, с прижатым к уху телефоном, она подошла к кофейнику, не замечая моей распахнутой двери.

– …но я ждала тебя прошлой ночью, – сказала она, и в ее голосе смешались надежда и боль. – Ты сказал, что разбудишь меня, когда вернешься домой. – Она вздрогнула и плотнее запахнула тонкий шелковый халат, наполняя кофейник водой. – Нет, я знаю, знаю, но… – Она замолчала, и мне показалось, что он перебил ее. Она успела отмерить и насыпать кофе, прежде чем ей позволили снова заговорить. – Я подумала, что хотя бы в нашу годовщину ты мог бы…

Мне следовало бы тихонько закрыть дверь и на цыпочках вернуться в постель, притвориться, что я не слышала, как мой отец оправдывается перед Шелли за то, что, очевидно, не пришел домой в их годовщину. Я чувствовала себя неловко оттого, что пришлось наблюдать ее унижение, пока он отчитывал ее за то, что она смеет упрекать его в том, что он пашет как проклятый!

С детства я слышала, как они с мамой бесконечно ссорились на эту тему.

Ты же сама хотела иметь большой дом!

Потому что тебя никогда нет! Мне нужно было что-то, чтобы не чувствовать себя такой одинокой.

Конечно, ведь я не просто несу ответственность за то, чтобы обеспечить тебе эту нелепую крышу над головой. Я отвечаю и за то, как ты себя чувствуешь, проживая под ней! Ну что ж, тогда за тебя, Хелен. Я надеюсь, что это наконец сделает тебя счастливой.

Говори тише, а то разбудишь Джолин.

Какая забота. Она – просто еще одна вещь, которая тебе понадобилась, и ты ее получила. Синдром раскаяния покупателя не так хорошо срабатывает с ребенком, не так ли?

После этого один из них или оба уходили из дома. Когда я была совсем маленькой, случался еще спор о том, кто должен оставаться со мной дома. Мама обычно проигрывала, и мне приходилось притворяться, что я сплю, пока она стояла в дверях моей спальни и бормотала такое, чего ни один ребенок не должен слышать от своей матери.

Наблюдая за Шелли, я не могла вспомнить, начинались ли скандалы между моими родителями так же робко, как в той сцене, свидетелем которой я оказалась. Не то чтобы Шелли и мой отец ругались. Она не повышала голоса и как будто уступала ему во всем. Это выглядело жалко, или, по крайней мере, так я это себе представляла, чтобы не чувствовать каждое подрагивание ее подбородка.

Руки Шелли дрожали, когда она опустила телефон. Она долго стояла, уставившись на кофейник, а потом все еще трясущейся рукой налила себе чашку.

– Уверена, что тебе было весело, – сказала она, не оборачиваясь. – Поэтическая справедливость, верно? Он, наверное, пропускал годовщины с твоей мамой, потому что был со мной, и вот я мерзну в этой нелепой… – она дернула себя за подол, едва прикрывающий задницу, – …вещице, которую он даже не увидел. – Потом она рассмеялась, и все волоски на моих руках встали дыбом. – Все говорили, что я идиотка. Буквально, никто из моих друзей не сказал, что это здорово, как бы я ни клялась в том, что мы влюблены друг в друга.