Фридрих Барбаросса - Юлия Андреева

— Понятно, — из Плёна Генрих рассчитывает контролировать Гольштейн, у него полвойска гольштинцев, — подсказывает Манфред.

— Подмогу вышлем, ваш младший брат и возглавит. А для вас у меня иное поручение, западную Саксонию хорошо бы без фуража оставить. Не будет у солдат жратвы, много они навоюют? Им ведь оттуда сподручнее провиант под Плён возить? Я правильно понимаю?

Просиял граф, поехал привычным делом заниматься, посевы жечь да топтать, склады грабить. Хороший человек.

— Еще новости?

— Князь поморян, говорят, помер, стало быть, не будет отныне поддержки Генриху Льву с этой стороны, преемник-то давно на нашей стороне, — с улыбкой докладывает Вихман.

— Архиепископ Магдебургский собирает войско и обещает до конца весны осадить Хальденслебен, — в руках у Готфрида кусок пергамента, — по всему видно, не донесение, так, быстрая записка, еще не известно, как в лагерь доставлена. Все у них секреты.

— Что же, поддержим такое дело. Вместе подойдем.

* * *

Все произошло, как мы и рассчитывали, обвиненных в предательстве графа Ратцебургского с сыном Генрих без разбирательств сначала бросил в темницу, а потом потребовал в обмен на освобождение сдать ему город. Те так и сделали, после чего, обидевшись, перешли на нашу сторону. Мы же хорошим людям всегда рады. А о том, что сами же все и подстроили, благоразумно промолчим.

В первых числах февраля пал удерживаемый Генрихом Львом Хальденслебен, зато графиня Шауэнбургская, несмотря на поддержку, не удержала крепости. Пала на поле боя героическая старушка, жаль, не успел лично познакомиться, уважение высказать.

— Теперь Генриху осталось последнее, — докладывает очень довольный собой Виттельсбах, — удержать свой любимый город Любек и подготавливать встречу двух армий на Эльбе.

— У него еще Ратцебург имеется, — напоминает Вихман.

— С Ратцебургом все нормально, не правда ли, ваше сиятельство?

— Правда, ваше величество. Меры приняты, — басит Адольф Шауэнбургский.

— Какие меры? Почему мы не знаем? — встрепенулся Готфрид.

— Тайные, — спокойно уточнил я.

С Ратцебургом мы поступили вот как. Первым делом туда по-тихому съездил сам граф, как и следовало ожидать, после добровольной передачи крепости гарнизон почти не меняли, так что, дождавшись, когда Генрих со свитой покинет город, люди графа заперли ворота, отказавшись впускать их снова.

Забрав, таким образом, эту последнюю крепость, мои войска неожиданно для противника перешли в наступление по всему фронту. В авангарде я, Виттельсбах, граф Шауэнбургский, Людвиг Тюрингский, тылы прикрывают архиепископы Кёльнский и Трирский. Мы изменили привычную тактику, и вместо того чтобы осаждать Брауншвейг и Люнебург, обошли их стороной и, перейдя равнину Люнебургской пустоши, вышли к Эльбе. Генрих отступил к городу Штаде, мы же беспрепятственно перебрались на другой берег. Первый город на пути Ратцебург — наш. Открыл ворота, войско тут же пополнилось отборнейшим конным отрядом. Чуть передохнули и марш на Любек — сердце Саксонии.

А вот тут одних осадных машин мало, головой думать надо, потому как дураку понятно, Любек не сдастся, а пока мы здесь на осаду время тратим, Генрих в Штаде новое войско вербует. Что же, наскоро заключили союз с датским Вальдемаром I. Цена вопроса — женитьба двух моих сыновей, Фридриха VI, того, что при рождении Конрадом назвали, и Генриха — короля Германии, на датских принцессах. А не жирно ли будет? Ну, Фридрих, ладно, а на главного наследника у меня иные виды имеются. Сказано — сделано. Датчане прошли морем и, войдя в устье реки Траве, благополучно высадились вблизи Любека, где их никто не ожидал. Здрасте вам. После этого Генрих уже не мог доставить в город продовольствие и начался голод.

Выждав недельку, я повелел сообщить горожанам, что коли те добровольно откроют ворота и принесут вассальную присягу, я не трону город. Но вот ежели мне придется тратить время и брать их силой…

Епископ Любека[160], будучи больным и в горячке, все же поднялся с постели и тут же отправил гонца к герцогу, объясняя ему сложившееся положение и прося разрешения сдаться. Все это я узнал от него самого, явившегося в мой шатер и умоляющего подождать ответа правителя. Умный и очень верный человек. Прощаясь, я заметил, что у него сильный жар, и вызвал лекаря, после чего потерявшего остаток сил епископа доставили домой на носилках.

Когда же Генрих разрешил сдать город, я сохранил за Любеком все прежние привилегии, кроме того, сделал его вольным имперским городом, а что, в Италии таким городом стала прекрасная Венеция, а в Германии пусть будет Любек.

Я увидел Генриха Льва только через три месяца после сдачи его последней крепости на рейхстаге в Эрфурте. Потеряв из-за своего ослиного упрямства все, что имел, теперь он бросился мне в ноги, умоляя хотя бы сохранить ему жизнь. Впрочем, уж кого-кого, а родственников я не убиваю. Помиловал и на этот раз, мало того, самолично поднял с колен и расцеловал. Когда же закончился суд, я уже наедине передал ему часть его прежних владений, столько, сколько хватило бы жить безбедно, но недостаточно для того, чтобы сколотить новую армию. На самом деле мог бы не давать и этого, у кого в родственниках король Англии не пропадет. Но, да уж видно, горбатого могила исправит, в смысле, не могу по-другому. И еще одно, согласно решению суда Генриху следовало уехать в изгнание на несколько лет. Собственно, после такой войны до него запросто мог бы добраться кто-то из бывших союзников, кого он обидел в свое время, да, чего доброго, вырезать всю семью. Поэтому я рекомендовал ему отсидеться под защитой тестя, забрав с собой жену и детей[161].

После победы над Генрихом Львом в Империи практически не было войн и мятежей. В 1181 году помер папа Александр III и на его место заступил Луций III[162], ненадолго, как поняли все вокруг — новоизбранному понтифику к моменту выборов исполнился 71 год. Впрочем, второго такого, как Роланд, им бы все равно не отыскать. Очень сильный человек, не зря меня тогда предупреждали по поводу него в Болонье.