Гонка века. Самая громкая авантюра столетия - Николас Томалин

Около получаса Кроухерст ждал, покорно терпя невыносимые душевные страдания, готовясь к смерти и, возможно, даже расставляя разные предметы в каюте. Вероятно, в этот момент он снял с крюка страховочный линь, который обычно бросал на корме в кильватере в качестве меры предосторожности на случай, если свалится за борт. (Когда яхту обнаружили, на корме не было линя.) Потом он вернулся в каюту, снова взял карандаш и большими буквами нервным почерком стал писать в журнале, пока не достиг конца страницы.

Кроухерст добавил еще несколько фраз, говоря Богу – своему отцу, – что он выполнит свой долг, как того требует от него святое семейство. Он напрямую разговаривал с Богом, который должен был сыграть с ним следующую игру, но уже в другом мире – в системе чистого, бестелесного разума. Следующий ход был за Богом, и пришло время сделать его.

Это были последние слова, которые написал Дональд Кроухерст. У него больше не было ни места в журнале, ни времени, чтобы добавить что-либо еще. Он прекратил писать в восемнадцать минут двенадцатого, потому что у него оставалось только две с половиной минуты до момента, назначенного для великого деяния. В тот момент ему предстояло совершить важный поступок.

Как мы предполагаем, затем произошло следующее. Кроухерст поднялся из-за стола, закрыл судовые журналы и положил все, кроме одного, на штурманский столик, где их можно было легко найти. В этих тетрадях содержалось все великолепие его откровений, которые должны были изменить историю человечества, и полное признание в мошенничестве. Он был тем, кем был, и хотел, чтобы все поняли природу его преступления – потому что она была истинной природой и целью, и силой игры. Кроухерст вспомнил, что есть еще один факт, не отмеченный в судовых журналах: сфальсифицированный рекорд, о котором он заявил в декабре. Он аккуратно положил рядом с тетрадями две единственные путевые карты, которые не были уничтожены и в которых он намечал свой выдуманный маршрут. Они дополнят общую картину. Он был методичен в своих действиях и хотел, чтобы все было ясно, четко.

Затем Кроухерст взял хронометр Гамильтона, понаблюдал, как стрелка отсчитывает одну секунду за другой. Держа в одной руке хронометр, а в другой – Журнал № 4, он двинулся к сходному трапу. Перед выходом он оглянулся и в последний раз окинул взглядом каюту, проверяя, все ли на месте.

Возможно, он даже посмотрел на радиоприемники, которые так отчаянно пытался наладить, чтобы поговорить с женой, ожидавшей его звонка в их доме в Бриджуотере. Он взглянул на свой так и не законченный «волшебный компьютер», находившийся под сиденьем, обитым красной материей, на зазубренный осколок бутылки из-под шампанского, разбитой во время церемонии спуска яхты на воду девять месяцев назад, на отверженный спасательный жилет в шкафчике на корме, на разбросанные по полу каюты клочья волос, отрезанные недавно в ходе подготовки к триумфальному возвращению домой или триумфальной смерти. Так прошла минута.

Все так же отслеживая каждое движение по хронометру, Кроухерст выбрался по семи ступенькам в рубку. Был почти полдень. Солнце палило немилосердно, а море было спокойным. Зеленые саргассовые водоросли проплывали мимо небольшими островками. «Teignmouth Electron» с единственным поднятым парусом медленно двигался вперед.

Дональд Кроухерст размахнулся и швырнул Журнал № 4, единственный журнал, содержащий полностью фальшивые записи, в море. Это было важное событие. Нужно было, чтобы мир узнал только его «истинное положение». Он прилежно подумал о своем мучительном выборе и принял решение. Признание причинит слишком сильную боль, поэтому он должен выбрать честность. Свидетельства, которые он оставил в каюте, кое-где не сходились в мелких деталях, но по ним любой желающий смог бы реконструировать события, произошедшие на борту яхты.

Было двадцать минут двенадцатого. У него осталось всего лишь сорок секунд. Кроухерст вскарабкался на корму тримарана, прошел мимо сломанного ветрового автопилота Хаслера и бизань-мачты с надутым легким ветром парусом, по-прежнему глядя на хронометр. Секундная стрелка бежала по циферблату, и когда она достигла отметки 40 секунд, он повернулся и прыгнул с кормы в море. Человек, который хотел быть героем, а закончил богом, прихватил с собой два предмета, выражавших его максимально возможную ошибку: показывающие неправильное время часы и фальшивый судовой журнал. После себя он оставил невозможно прекрасную истину.

«Teignmouth Electron» шел со скоростью менее двух узлов при спокойной погоде, но это все равно было быстрее, чем мог бы плыть человек. Кроухерст наблюдал, как тримаран медленно удаляется от него.

Клэр Кроухерст узнала о том, что «Teignmouth Electron» был обнаружен в океане, а его капитан таинственным образом пропал, вечером 10 июля. Двое полицейских из Бриджуотера подъехали в Вудландс на патрульной машине, но Клэр как раз в это время выгуливала собаку, поэтому известие сообщили ее сестре Хелен. Женщина тотчас вышла на подъездную аллею и дошла до самого ее конца, где к ней присоединилась монахиня из местной религиозной общины, узнавшая об обнаружении яхты из новостей. Поначалу Клэр особо не встревожилась, предположив, что ее муж, должно быть, всего лишь совершает небольшую прогулку по морю в резиновой лодке. Довольно резким тоном она сказала монахине, что не нуждается в утешении, и отправилась домой. Перед коттеджем в Вудландсе уже стояло несколько машин, а в гостиной Кроухерстов собралась целая компания обеспокоенных друзей семьи. Клэр увела детей наверх, где и сообщила им новость, однако и тогда никто из них не испытал потрясения или чего-то подобного. Когда Клэр спустилась вниз, полицейский сержант предупредил ее, что она должна быть готова к шквалу назойливых телефонных звонков. И только тогда вся важность известия, весь его смысл дошел до женщины. Патрульная машина так и осталась стоять у подъездной дорожки, чтобы сдерживать осаду репортеров, атаки которых на протяжении следующего месяца были практически непрерывными.

Миссис Кроухерст воздержалась от каких-либо официальных заявлений в тот вечер, но сказала, что у нее стойкое чувство, будто Дональд все еще жив. На следующий день эта фраза появилась во всех газетах. Уверенность Клэр основывалась на том, что накануне у нее не возникало никакого предчувствия трагедии. Клэр настолько сильно верила в духовное единение с Дональдом, что была убеждена: она обязательно почувствует, если с мужем случится что-то ужасное. Мысли ее метались, она прикидывала различные возможности, надеясь на лучшее и успокаивая себя. Клэр попросила Родни Холворта узнать, был ли найден на борту яхты резиновый непромокаемый костюм. Если его не нашли, это могло означать, что Дональд, возможно, просто решил искупаться рядом с тримараном незадолго до того, как тот был обнаружен командой почтовика, а значит, до сих пор был жив и плавал где-то в океане. Агентство Холворта выдвинуло предположение, опубликованное в газетах, что Кроухерст мог отравиться испорченной едой. Гипотеза была основана на тексте одной из радиограмм, где Кроухерст сообщал, что в муке появилась плесень, а сыр приобрел странный цвет. Капитан Бокс с почтовика «Picardy» отверг обе версии. Непромокаемый костюм был найден на яхте, а бо́льшая часть продуктового запаса находилась в отличном состоянии.