Женщины его жизни - Звева Казати Модиньяни

– И ты вернулся туда после чая. – Барон снял очки и сунул их в карман домашней куртки.

– Но Никколо Печо, бригадир, уже куда-то ушел. – Его одолевали смутные подозрения. – Рабочие грузили ящики в последний на сегодня грузовик.

– Который затем направился в порт, – предположил барон.

– В том-то и дело, что нет, – возразил Кало. – Это меня и настораживает. Загруженную машину загнали в помещение склада и закрыли на ключ.

– Почему? – Барон встал и, подойдя к окну, выглянул во двор, словно пытаясь обнаружить там засаду.

– Именно об этом я спросил рабочих. – Кало взял со стола экземпляр «Лайф» и принялся рассеянно перелистывать, как будто искал в нем ответы на свои вопросы.

– И что же они? – Джузеппе Сайева вновь уселся и отхлебнул коньяку.

– Они мне сказали, что уже поздно. – Он оторвал глаза от журнала и огляделся по сторонам. – Они объяснили мне, что грузовик прибыл бы в порт к закрытым дверям и что по приказу дона Никколо последний грузовик всегда остается на ночь на складе, а отправляется только с рассветом.

– В этом бы не было необходимости, если бы они просто начинали чуть раньше, – недоуменно проговорил барон.

Поднялся ветер, где-то хлопала незакрепленная ставня.

– Я тоже так подумал, – заметил Кало.

– А груз в порядке?

– Я сам проверял. Все в порядке. Ящики запечатаны. И все же, по-моему, что-то здесь нечисто.

Барон слушал его с живейшим вниманием. Он хотел что-то возразить, но потом передумал. Уж если дон Калоджеро Коста в чем-то сомневался, стоило к нему прислушаться.

– Вечером, когда я возвращался домой, – вновь заговорил Кало, – мне вдруг вспомнилось. Точно туман в голове рассеялся. Кажется, я знаю, что за человек разговаривал сегодня с нашим бригадиром.

– И кто же он такой?

– Миммо Карузо, – четко и раздельно произнес Кало.

– Не помню такого, – сказал барон, перебрав в уме всех, кого знал.

– А я помню, – Кало сделал неясный жест в направлении окна.

– Прекрасно, – заметил барон, – но было бы еще лучше, если бы мы оба знали, о ком идет речь. – В пылу разговора барон тоже перешел на сицилийский диалект.

– Помните, как вы меня посылали к депутату Риццо по делу о восстановлении палаццо на улице Македа?

Барон помнил. Вскоре после войны он решил реконструировать палаццо, разрушенное бомбардировками союзников, однако предварительная смета оказалась неимоверно высокой. Член городской управы, ответственный за строительство, посоветовал ему обратиться к депутату Риццо, члену парламентской комиссии по восстановлению зданий, считающихся историческими памятниками. Палаццо барона на улице Македа отвечало всем необходимым требованиям, чтобы получить такой статус, а следовательно, финансовые льготы и субсидии, предусмотренные законом. Однако прекрасный проект так и остался на бумаге, а палаццо баронов Сайева окончательно превратилось в поросшую бурьяном руину, прибежище крыс, похороненное под грудой мусора. Депутат Риццо пользовался репутацией порядочного человека и доброго христианина. Он деликатно дал понять, что реализовать проект, конечно, можно, но только если за его переработку возьмется один архитектор, которому он, Риццо, вполне доверяет. Однако даже в этом случае на субсидии можно будет рассчитывать только при условии, что подряд на строительные работы получит одна фирма, которую он, Риццо, охотно готов рекомендовать. Словом, дело оказалось сложным, громоздким, а главное, грязным.

– При чем тут депутат Риццо? – с досадой спросил барон, задетый воспоминанием о неприятном эпизоде.

– Не знаю, – ответил Кало. – Знаю только, что тогда в кабинете у депутата я видел того же человека, что сегодня разговаривал с бригадиром в апельсиновой роще.

– Миммо Карузо, – повторил барон, чтобы получше запомнить.

– Такой низенький, коренастый, с черными волосами, – уточнил Кало. – Его брат Джо Карузо – хозяин в нью-йоркском порту. По-моему, он в большой дружбе с депутатом Риццо. Меня это поразило.

Барон слушал, не пропуская ни слова, ни жеста, ни единой интонации.

– Тогда я все удивлялся, – продолжал Кало, – на чем держится эта дружба? Но, в конце концов, меня это не касалось, и я выбросил все из головы. А сегодня спросил себя: что делает Миммо Карузо в наших садах? Что его связывает с Никколо Печи? Наши апельсины грузят на борт в Палермо и отправляют в Нью-Йорк, где брат дона Миммо делает погоду в порту. Что вы думаете об этом, дон Пеппино?

– Ничего хорошего, Кало, – решительно и твердо ответил барон. – Я думаю, на наших грузовиках переправляют нечто, ничего общего не имеющее с нашими апельсинами.

– Что вы мне посоветуете? – он говорил с покорностью подчиненного и преданностью родного сына.

– Провести расследование со всей осторожностью и осмотрительностью, на какую ты способен. – Полено в камине треснуло и погрузилось в слой горячей золы. – Мы должны узнать, в какое грязное дело нас втянули и кто стоит за всем этим.

Кало снял с подставки автоматический пятизарядный охотничий «браунинг». Это было его любимое ружье, содержавшееся в образцовом порядке. Оттянув затвор, он вложил в магазин пять патронов, предназначенных для охоты на кабана, в которые вместо дроби были вставлены пули. Затем осторожно отпустил затвор и дослал патрон в патронник. Поставив ружье на предохранитель, Кало обтер его мягким сукном, положил на кухонный стол, опоясался патронташем, тщательно проверил все патроны, взял со стеклянного блюдечка несколько корешков лакрицы и сунул их в карман куртки.

Кофе кипел на плите, по кухне плыл аппетитный аромат. Он вылил все содержимое кофейника в большую белую чашку и потихоньку, мелкими глотками, стал пить горьковатый благоухающий напиток, ощущая, как тепло разливается по всему телу. Затем взял ружье, повесил его на плечо и вышел в ночную тьму.

Его глаза привыкли к темноте; ориентируясь по слабому свету звезд, он ступил на тропинку и прошагал по ней несколько километров среди благоухания апельсинов, вновь с наслаждением впитывая запахи родной земли, ночные сполохи, таинственный шепот садов.

Через час он достиг здания склада, глаза его, совершенно освоившиеся в темноте, ясно различали очертания огромного строения. Вокруг не было ни души, подъездные ворота были заперты. Он обошел здание справа и остановился перед небольшой задней дверью, от которой у него был ключ.

Внутри все было погружено в непроницаемый мрак, но Кало прекрасно помнил, где что находится, и двигался в темноте с осторожностью и ловкостью кошки. Он направился туда, где были сложены мешки с орехами, на ощупь убедился, что не ошибся, уселся на пол, поставив ружье между колен, сунул в рот корень лакрицы и принялся ждать. По его расчетам, было уже около часа ночи. Ближе к двум он услыхал шаги и тихую возню, ключ повернулся в замке, большие ворота приоткрылись, и внутрь проник тоненький луч света. Вошли двое, вспыхнул электрический фонарь. Одного из вошедших Кало узнал по голосу: это был Никколо Печи, бригадир. Второй говорил на сицилийском диалекте с сильным американским акцентом. Кало его не узнал.