Женщины его жизни - Звева Казати Модиньяни

– В чем дело? – барон заметил что-то странное.

– Незаконченная работа, – объяснил Кало. У него не шла из головы мысль, что на сборе апельсинов происходит что-то неладное, и он решил разобраться, что к чему.

– Ну ступай, – Джузеппе Сайева не стал докучать ему расспросами: Кало знал свое дело и пользовался полным доверием барона.

Бруно рассеянно кивнул ему: приближался момент сюрприза.

– А это мой подарок тебе, – объявила принцесса, вытащив из-за кресла большой сверток и протягивая его мальчику.

Бруно торопливо чмокнул ее, не сводя глаз с загадочного свертка. Торопливо вскрывая обертку, он чуть не опрокинул столик с чаем и булочками.

Барон поглядывал то на мальчика, то на принцессу. Они оба, хотя и по-разному, напоминали ему о неумолимом ходе времени. Ей было уже под шестьдесят, и она благоразумно отказалась от косметики, засунув в дальний угол шкафа свои платья с глубокими декольте и не прибегая к грубым уловкам, чтобы скрыть достойные уважения признаки зрелого возраста под театральной маской поддельной молодости.

Барон взглянул на нее с восхищением, пока Бруно возился с ленточками, которыми был перевязан подарок.

– Твое общество доставляет наслаждение, – учтиво заметил он. – Ничего приятнее человек не может себе пожелать.

Принцесса признательно улыбнулась.

– Благодарю, – ответила она, растроганно глядя на него. – Только такой истинный аристократ, как ты, может заставить женщину моего возраста почувствовать себя молодой, не прибегая к грубой лести.

– Как Париж? – ностальгически вздохнул он.

– Полон воспоминаний, – она отпила чаю из чашки английского фарфора. – Немного постарел, но по-прежнему очарователен.

– Как ты, – вставил он с легким поклоном.

– Как мы, – уточнила она с едва заметной грустью в голосе.

Она возобновила традицию раз в год ездить в Париж к старой подруге Коко. Времена изменились: она больше не имела возможности закупить целый гардероб, приходилось ограничиваться несколькими платьями.

– Мы теперь так надолго расстаемся, – пожаловался барон.

– Может быть, поэтому наши встречи столь приятны и так много значат для нас, – со времени отъезда Аннализы в Калифорнию ее присутствие в доме барона Сайевы было лишено официального оправдания.

– Ты выбрала свободу, чтобы прожить свою вторую молодость, – пошутил он.

– Свобода ко многому обязывает, – ей пришлось вновь открыть палаццо на улице Руджеро Седьмого в Палермо и пойти на значительные расходы по его содержанию. Она занимала только один этаж, но жизнь сильно подорожала, а семейное состояние таяло, хозяйство не приносило дохода.

– Этот дом – твой, – сказал барон с тайной надеждой.

В глазах принцессы промелькнула легкая улыбка.

– «Никогда не возвращайся на место преступления», – провозгласила она с шутливой важностью.

И все же с тех пор, как Бруно вернулся из Америки, она вновь начала проводить большую часть свободного времени рядом с бароном и его внуком.

– Бруно нуждается в женской заботе, – рискнул продолжить барон. – Мы с Кало не можем заменить ему… – он хотел сказать «заменить ему мать», но оставил фразу незаконченной. Всякое упоминание об Аннализе вызывало у него боль и усугубляло горечь утраты.

– Ты мне очень дорог, Пеппино, – заверила она. Кто знает, были бы они столь же счастливы вместе, если бы теперь наконец решили пожениться?

Восторженный крик Бруно прервал разговор. Мальчик восхищенно рассматривал подарок тети Розы, наконец-то освобожденный от упаковки. Это был прелестный миниатюрный кораблик на батарейках и управляемый на расстоянии. На корме и на носу на молочно-белом фоне было выведено изображение трилистника, а по борту шла золотая надпись: «Трилистник».

– Этот корабль сделан специально для меня! – выдохнул он в экстазе, узнав эмблему семьи.

– Совершенно верно, – подтвердила принцесса, радуясь вместе с ним. – Если ты опустишь его в бассейн фонтана, «Трилистник» поплывет. А ты сможешь управлять им, как захочешь.

– Дедушка, можно мне сейчас попробовать? – спросил Бруно, сгорая от нетерпения.

– Конечно, можно, – разрешил барон. – Только смотри не вымокни с ног до головы. Солнце уже садится, и во дворе не так уж тепло.

Бруно пошел к выходу, бережно прижимая к груди свое сокровище, но на пороге обернулся.

– Когда я вырасту, – торжественно объявил он, – у меня будет настоящий корабль. И он будет называться «Трилистником».

Он стремглав умчался в сад. Рассказ о путешествии в Париж его больше совершенно не занимал.

Кало, как всегда, заглянул к Бруно ровно в девять тридцать, когда мальчик ложился спать. Белокурый великан уселся в кресле стиля ампир, с подлокотниками в форме шеи лебедя, дожидаясь, пока мальчик не залезет под одеяло.

Именно в такие минуты Бруно делился с ним своими секретами и рассказывал о пустяковых, казалось бы, событиях своего детского мира. Кало слушал, соглашался или пытался ответить на его многочисленные «почему».

– Сегодня отец Роландо, – рассказывал Бруно, – продиктовал нам фразу «усталый мальчик», а мне послышалось «усатый мальчик». Разве не смешно?

– Конечно, смешно. – Он слушал мальчика, близко к сердцу принимая его дела, и все же мысли его были в эту минуту далеко от мирной детской спальни.

– Кало, – прошептал Бруно, словно желая поделиться непристойным секретом, – я сегодня такое видел! – Он неловко замялся: – Может, не стоит об этом рассказывать?

– Зависит от обстоятельств, – Кало был заинтригован и встревожен.

– От каких обстоятельств? – Желание поделиться секретом жгло его, он искал предлога, чтобы все рассказать.

– Если ты дал слово хранить тайну, значит, должен молчать, – объяснил Кало.

– Я никому ничего не обещал, – заверил его мальчик, – но это очень щекотливое дело.

– Ну, тогда все зависит от тебя, – флегматично пожал плечами Кало. – От тебя и от того, с кем ты захочешь поделиться своей тайной.

– Кало, – решился наконец Бруно, – могу я тебя просить сохранить все в тайне?

– Разумеется, – живо отозвался Кало. – Разве ты не знаешь, что на меня можно положиться?

– Да, знаю, – охотно согласился Бруно.

– Итак? – спросил Кало зловещим шепотом, превращая простую паузу в захватывающий дух момент ожидания, хотя был почти уверен (по крайней мере надеялся), что речь идет об обычных детских секретах.

– Один мой друг принес в школу фотографию голой женщины, – одним духом выпалил Бруно.

– Понятно, – Кало вздохнул с облегчением, ему неудержимо хотелось засмеяться.