Новый придорожный аттракцион - Том Роббинс

Один малыш Тор продолжал спать мирным сном. Я разглядел в темноте, что Аманда стоит возле сына. Она напомнила мне тигрицу, склонившуюся над детенышем, над которым нависла опасность. В придорожное кафе ворвалось нечто холодное, как океанская волна. Каждый из нас отдался на волю собственному страху и вслушивался в тревожный ток крови в ушах.

СТУК! СТУК! СТУК!

Если не на двери, то на наших душах этот стук точно оставил вполне различимый отпечаток гестаповской перчатки.

Когда Джон Пол наконец рывком распахнул дверь, мое сердце устремилось вниз подобно не одному комплекту вставных зубов, которые периодически слетают в воду с моста Золотые Ворота. Фигура, стоявшая на пороге, была одета в какую-то форму. Что же такого необычного я нашел в наряде незнакомца? Разве не учили меня с малолетства, что полисмен – наш лучший друг? Насколько я мог судить, к нам пришел по меньшей мере один из них. А если он потянется за пистолетом или за чем-то еще – что тогда?

– Велено передать Зиллеру лично в руки. Письмо. Мистеру Зиллеру и миссис Зиллер.

Джон Пол взял письмо и вернулся в кухню – уже не так поспешно, как несколько секунд назад выскочил из нее. Аманда включила свет. К черту свечи!

– Ну разве мы не сборище законченных параноиков? – спросил, ни к кому не обращаясь, Перселл. Я его смущения не разделял. Если учесть, что мы здесь прячем, наша пугливость представляется вполне естественной.

Мы услышали, как почтальон завел машину и отъехал. Затем, после того как мы с Плаки прикончили остатки вина, отхлебывая прямо из горлышка, Джон Пол при помощи кинжала взрезал конверт. На нем была синяя почтовая марка с изображением кобры с раздутым капюшоном и штемпель Нью-Дели, столицы Индии. По причине сильнейшего нервного напряжения, которое я в те минуты испытывал, мне не пришло в голову снять с письма копию или просто постараться получше запомнить его содержание. Однако, если читатель по-прежнему мне доверяет, я с максимальными подробностями попытаюсь пересказать основное.

Автором письма оказалась некая молодая женщина, состоящая на службе в Корпусе мира в Индии. Писала она от имени Почти Нормального Джимми. Написать нам лично Джимми не смог по причине своей крайней занятости. Он передавал нам всем пламенный привет и заверения в пылкой любви.

Похоже, что разочарование нанесло сильный удар по временному пребыванию Почти Нормального среди тибетских беженцев в Нью-Дели. Ему не довелось удостоиться аудиенции у далай-ламы, который пристрастился к чтению журналов «Тайм» и «Ридерз дайджест». Он даже публично выразил сомнения в собственной божественности. Бог-Царь разъезжал повсюду в «нэш ремблере» и постоянно рассуждал о поездке в Европу или Америку для того, чтобы получше познакомиться с жизнью Запада. На страницах газет он высказывался о возможности вложения пожертвований своих единоверцев в швейцарские ценные бумаги. Среди его ближайших помощников разговоры велись не о срединном пути и не о Колесе Сансары, о котором говорит Будда, а о политике, экономике и международной дипломатии. Похоже было на то, что теократам открылась совершенно новая сфера интереса.

«Теперь им подавай Микки-Мауса, – с горечью жаловался Джимми. – Вопреки старой пословице, согласно которой невозможно не только забрать ламу из Тибета, но и забрать Тибет у ламы».

Поэтому 2 октября разочарованный и отчаявшийся Почти Нормальный Джимми совершил то, чего не совершал ни один белый человек за последние два – или даже больше – десятилетия. Он перешел самую запретную на Земле границу.

О, Джимми, Джимми! Сын удачливого аризонского торговца страховками, родившийся с серебряным страховым полисом во рту. Лучший ученик, староста класса, гордость класса. Отличник, принятый в университет штата Аризона на полную стипендию. Скороспелый чародей в области финансов. Предмет ненависти Уолл-стрит, гневно скрежетавшей бумажными зубами в ожидании его нападения. Приглашенный в гости на уик-энд в загородный дом кланом Голдуотера. Несмотря на бульдожью физиономию и страшную близорукость, любимчик дебютанток юго-запада. Тот самый, что верхом на лошадке-паломино[16]с дорогим седлом следовал за мотоциклом Аманды по тропе Бау-Вау и научился совсем другой арифметике. Эх, Джимми, Джимми.

Девушка из Корпуса мира видела, как он уходил. Он пересек запретные горы при свете полночной луны. Джимми, как заяц, бежал по гималайским льдам, спотыкаясь своими ковбойскими сапожками о камни и то и дело проваливаясь в снег. От дыхания стекла очков у него запотели, он безумно хихикал, его длинные рыжие волосы развевались в разреженном горном воздухе на крыше мира. О, Джимми! Бросая вызов китайским коммунистам-пулеметчикам и сорока векам эзотерики, с головой, забитой всевозможными мистическими тайнами, он яростно мчался в направлении прославленного священного города – Лхасы. При этом он локтем прижимал к боку как самую главную драгоценность жестяную канистру, в которой позвякивали катушки кинопленки с «Триумфом Тарзана». Почти Нормальный Джимми. Со всех ног устремившийся к буддизму. Ом мани падме хум. Йиппи!

На следующее утро мы проснулись от грохота далеких оружейных выстрелов. Скорее всего не одному мне сразу по пробуждении представилось, что это ватиканская армия приближается к нам по бескрайним полям гороха. Чтобы убедиться, что это все-таки не так, я подскочил к окну и стал высматривать на горизонте горячих итальянских парней в пестрых крикливых одеяниях, обозы с запасами провианта и дымящиеся полевые кухни, издающие ароматы спагетти и пиццы.

Однако, как оказалось, нас разбудило открытие сезона охоты на диких уток. По реке и болотам в изобилии курсировали охотничьи лодки. Мужчины и подростки в красных охотничьих шляпах расхаживали по заболоченным лугам и низким дамбам, очерчивавшим поросшие рогозом и осокой карманы заводей. Из окна эти красные шляпы казались мне горошинами, некогда украшавшими узором шейный платок, но каким-то образом рассыпавшимися с него по болотам, в надежде скрыться от вездесущих собак-ищеек. Ни одной дикой утки нигде поблизости не было видно.

Не обременяя себя завтраком, мы, все четверо, собрались в кладовке. Тора накормили и оставили играть в кухне. Играть в это утро он предпочел с деревянной игрушкой-уткой. Я предложил считать это случайным совпадением. Мон Кул получил задание нести дежурство с наружной стороны двери кладовки. С ролью часовых и разведчиков бабуины справляются гораздо лучше, чем индейцы, хотя пока что вряд ли можно ожидать от нашего телевидения фильма-вестерна с участием ковбоев и бабуинов.

Тело лежало на разделочном столе, там же, где мы его оставили. Оно напоминало нечто, вытащенное из кладовой египетской ночлежки. Тем не менее его присутствие ощущалось. Ничто, включая даже две недели в обществе Аманды на курорте для новобрачных, не заставило бы меня назвать это аурой. Аура-шмаура. Однако в нем было нечто. Какая-то сила, скрытая за психологическим внушением или стремлением принять желаемое за действительность. Если при жизни Христос и был «прирожденным лидером», то смерть напрочь стерла все.