Любимец Гитлера. Русская кампания глазами генерала СС - Леон Дегрелль

* * *

В свою очередь подтянулись и огромные немецкие танки. К вечеру цвет штабного командования в полном составе был на передовой. Один немецкий полковник подошел поднять меня. Я влез в свою машину, так как был вызван на КП генерала Вагнера. Днем действительно было жарковато. До самых верхних командных эшелонов генералы следили, затаив дыхание, за нашей дуэлью, от которой зависела судьба Дерпта, Эмбаха и косвенно, рикошетом — Эстонии.

В полночь телеграмма из Главного штаба сообщила мне, что фюрер наградил меня Дубовыми листьями.

Вот так закончилась маленькая прогулка в Лемнасте, на большой дороге из Эстонии в Латвию, 23 августа 1944 года.

Что же стало с нашими двумя пушками и взводом валлонцев в заварухе под Ныо? Мы считали эти пушки и наших ребят потерянными. Один-единственный, кто уцелел, добрался до нас у плотины в Лемнасте. Он выжил в страшной рукопашной.

Однако наши люди не позволили взять себя легко. У них были хорошие пулеметы, и они отчаянно воспользовались пушками, стреляя прямой наводкой, в упор. Лейтенант Жиллис, командовавший ими, сообщил мне на рассвете 24-го, что его люди и пушки пробили окружение Советов и находились на позициях перед рекой Эмбах на западе от Дерпта.

Они гордились своим подвигом, и только и ждали случая, чтобы повторить его. Они быстро получили такую возможность. В четыре часа дня десять советских танков самого большого тоннажа двинулись в их направлении. Эти танки были очень тяжело уязвимыми. Жиллис, старый лис на русском фронте, подпустил их до двадцати метров. Его пушки были хорошо замаскированы. Русские уже считали себя хозяевами переправы через Эмбах. Когда они были прямо нос к носу, дуло в дуло, три наших орудия открыли огонь. Это был яростный бой. Русские танки разнесли своей стрельбой наши боевые группы, одна из наших пушек была уничтожена. Затем вместе с разорванными трупами наших людей взлетела на воздух вторая. Лейтенант Жиллис получил сильнейший ожог, но он еще продолжал реветь боевые приказы. Уцелевшие солдаты, вцепившись в последнюю пушку, яростно отстреливались, полные решимости дорого продать свои жизни.

Танки не любят затягивающиеся дуэли с орудиями. Два из них загорелись. Это была большая потеря для врага. Другие танки вышли из боя и отошли западнее. У нас оставалась только одна пушка. Большинство прислуги лежало на земле убитыми или ранеными. Но честь была невредима, советские танки не победили нас!

Когда через несколько месяцев Жиллис вернулся из госпиталя, с большими черными очками на глазах, на шее у него был шарф Риттеркройца, которым его наградил Гитлер за подвиги.

* * *

До тридцати километров к северу от Дерпта жизнь стала как в аду. Советская авиация, когда-то не существовавшая, была теперь хозяйкой в небе. Она широко использовала американские самолеты. Эти эскадрильи, как рои ос, бороздили небо, зло прицепляясь к каждой дороге. Повсюду горели пожары: грузовики с горючим и боеприпасами, несчастные конные повозки крестьян среди лошадей, раздутых, как бурдюки.

Самая маленькая деревушка подвергалась атаке по десять раз в день: даже в нашем скромном поселке, Марии-Магдалине, в стороне от больших дорог мы жили больше лежа на земле, чем стоя. Самолеты ловко бороздили вокруг колокольни, пикировали, если солнце слепило нас, осыпали градом зажигательных бомб, затем выпрямлялись в вертикаль, шустрые, как ласточки, под чудесным летним солнцем. В двадцати километрах по кругу знали, где находятся деревни, стоило только увидеть огромные серо-черные столбы, вертикально поднимавшиеся в голубое небо.

Передвижение было практически невозможным, настолько дергала авиация. Приходилось преодолевать целые полосы огня. Сотни снарядов простреливали дорогу вокруг красноватых продырявленных грузовиков.

Я с трудом добрался до КП генерала Вагнера, срочно меня вызвавшего. Его грузовики, приписанные к КП, были замаскированы в ельнике за Дерптом.

Он довел до меня сведения о том, что положение становилось все хуже, так как:

— Говно! Говно! — сыпалось как груда тарелок.

Меня быстро ввели в курс дела. Атака советских танков, остановленная днем геройским сопротивлением нашей батареи, возобновилась на четыре километра западнее. Там находился важный мост через Эмбах. Этот мост охраняли более тысячи эстонцев. Появились две колонны танков. Тысяча людей удрала, даже не разрушив мост. Короче, вражеские танки перешли реку. В семь часов вечера они уже занимали перекресток в пятистах метрах к северу от Эмбаха. За ними шли два батальона советской пехоты и теперь наступали вместе с ними по флангам.

Я получил приказ нейтрализовать катастрофу. Я был должен при поддержке немецких танков добраться ночью до перекрестка, бросить людей в атаку на мост и взорвать его.

— Надо взорвать мост, вы слышите! Надо взорвать мост!

— Говно! Говно! Говно! — повторял, как мантру, наш генерал Вагнер, с налитыми как никогда кровью глазами.

Все это, конечно, было очень красиво. Но я должен был вернуться в Марию-Магдалину, поднять по тревоге батальон, находившийся первый день в новом составе, погрузить его на грузовики, которые обещали мне подать к десяти часам вечера. Только после этого мы отправимся колонной к западу. Едва ли мы подойдем к неприятелю до полуночи или к часу ночи. Где тогда будут большевики?

Задолго до сумерек два батальона и пятнадцать танков дошли до главного перекрестка за пятьсот метров за Эмбахом: это абсолютно все, что было известно.

Но топографическая карта легко позволяла просчитать продолжение. Одна дорога проходила от захваченного перекрестка почти параллельно реке, затем она углублялась в еловый лес. Этот лес простирался приблизительно на десять километров. Дорога проходила через многие населенные пункты. С семи вечера до полуночи враг, конечно, попытается улучшить, укрепить положение, захватывая как можно больше территории этих лесов и жилых селений, которые в крайнем случае послужат ему оборонительной линией. Для него главным было захватить как можно раньше эту зону безопасности, чтобы в течение ночи обеспечить массовую переброску людей и тяжелой техники.

Я осмелился задать вопрос и Вагнеру, но снова получил в качестве ответа: «Говно!» Растерянность, неопределенность была полная. Там, в больших ельниках, красные не должны будут терять время.

* * *

В девять часов вечера наш батальон был в сборе. Многие были новобранцы, но с большим желанием в сердце броситься в драку. Бывалые передавали святой огонь новичкам. Дух в тот вечер был поистине наэлектризован!

У меня была своеобразная манера начинать бой; она ошеломляла бравых немцев, сопровождающих нас для радиосвязи и посыльной связи: сначала я держал речь!

Наши люди собрались в поле. День умирал, но повсюду в небе вставали розовые гладиолусы горящих деревень. С высоты насыпи я призывал своих товарищей быть достойными нашего старого легиона «Валлония».

Мои ребята кричали о своей воле победить. Лишний раз мы бросимся врукопашную. Но на этот раз глубокой ночью, через местность, о которой мы ничего не знали, в полной темноте.