Любимец Гитлера. Русская кампания глазами генерала СС - Леон Дегрелль

Дорога перерезала округу надвое. Она спускалась, делая широкий изгиб, пересекая речку по белой арке нетронутого моста, поднималась по холмам за домами, пересекала поля и напротив нас входила в лес.

Русские заняли оборону вблизи воды. Я по-прежнему надеялся, что из леса на юго-западе выйдут отступавшие из Ныо. Вместе мы могли бы смять противника в долине. Но уцелевшие солдаты говорили нам, что отступление частей из Ныо было невозможным, что враг был повсюду.

Надо было немедленно предупредить генерала Вагнера. Был ли он в курсе? Во всяком случае, из Дерпта ничего не приходило. Один солдат обнаружил телефонный кабель. У артиллеристов было все, чтобы подключиться.

Я дозвонился до комендатуры, затем до генерала, который был абсолютно изумлен от того, что происходило и что я находился там. Я знал, как и он, что судьба Дерпта решалась на моем холме, ему не надо было много объяснять мне. Я пообещал ему, что, пока буду жив, русские не пройдут.

Но русские танки могли меня смести с минуты на минуту. Нужны были люди и бронетехника, и много!

— Держитесь! Держитесь! — орал в телефон генерал Вагнер, постоянно сыпля потоком ругательств типа «Говно!».

Без промедления я осмотрел свои силы. В конечном счете, в моем распоряжении из всего того, что я выловил из убегавших, была добрая сотня людей. Я разделил их на два взвода и оседлал ими дорогу. Левым крылом командовал один молодой офицер-снабженец, закрученный суматохой, когда он беззаботно шел утром раздавать свои сотни буханок хлеба в Ныо. На фронте он никогда ни разу не стрелял. Немецкий адъютант командовал правым крылом.

Я послал два патруля довольно далеко на восток и запад, чтобы они залезли в терновник и орешник и защищали наши фланги.

Я разгрузил отступавшие грузовики, взял с них пулеметы и боеприпасы. Мои солдаты приободрились. Я ходил от одного к другому, поддерживая их на полунемецком и полуфранцузском языке. Большинство из них видели мое фото в газетах и привыкли к мысли, что дело принимает оригинальный оборот.

Русские крепко обстреливали нас. Чтобы никто из моих парней не терял голову, я встал на бруствер траншеи. Невелика была моя заслуга — бывают дни, когда точно знаешь, что не погибнешь. Это был мой случай. Можно было стрелять в меня сколько влезет, все равно промажешь, в этом не было и тени сомнения.

Я заметил одного высшего эстонского офицера. Я хотел использовать его для того, чтобы командовать его соотечественниками, разбросанными среди моих. Но он был охвачен паническим страхом. Слыша беспрерывный свист пуль, он позеленел и лег на живот возле моих сапог, прямой, как доска: одна пуля, вместо того, чтобы задеть меня в ногу, попала ему прямо в лицо, пересекла тело из конца в конец и вышла между его двух ягодиц.

Он изогнулся как червяк, сплюнул, крикнул, выделил экскременты. Было слишком поздно. Переваривание пули произошло слишком быстро, через десять минут он был мертв.

Русские укреплялись и налегали все больше и больше. Они подтягивались из березняков на юго-востоке, группами по шесть-семь-восемь человек, просачивались вдоль реки.

Я запретил стрелять как попало. Мы должны были сохранить боезапас для рукопашных, неизбежность которых была несомненной.

Вдруг, в одиннадцать часов утра, я увидел, как что-то появилось из леса на юге. Танк! Я хотел поверить, что он немецкий, вырвался из Ныо. За ним шел другой танк. Еще один. Вскоре их стало восемь. Русские? Немцы? На расстоянии мы не могли определить, кто.

Мы затаили дыхание. Танки спускались по склону. Мы теперь знали, как определить: если русская пехота, сконцентрированная в кювете, будет стрелять по ним, значит, это немцы.

Танки достигли первого дома за рекой. Ни один выстрел не был сделан. Это были советские танки!

Ах, какая дуэль! У меня было всего две несчастных пушки. Я дал танкам подойти. Они, видимо, были уверены в себе. Только тогда, когда вся цепочка под ярким солнцем на дороге подошла мне под нос и когда первый танк оказался в нескольких метрах от моста, я открыл по колонне огонь из двух пушек.

Головной танк был сразу блокирован прямым попаданием; другие, покрытые десятками облачков разрывов снарядов, устремились по другую сторону фермочек. Один из них превосходно перевернулся, уткнув ствол орудия в грязь. Я прекратил навесной огонь только тогда, когда стало ясно, что враг, потеряв ориентир, искал убежища, и только. Даже тогда я послал последнюю порцию снарядов по домам, чтобы показать, что у нас было предостаточно снарядов, хоть перепродавай.

На самом деле из ста двадцати снарядов у меня всего оставалось ровно двадцать. Я показал себя богачом, я был щедр. Но если вскоре не придет солидная помощь, то, по всей очевидности, мы пропали.

* * *

Конечно, я получал подкрепления. В Дерпте, где известие о событиях возымело эффект виктории номер один, штаб спешно собирал все, что могло носить униформу, и бросал на рижскую дорогу в моем направлении. Я унаследовал апокалипсическую коллекцию хворых старичков-майоров, капитанов-каптенармусов, смотрителей казармы, конвоиров, тюремщиков, — как говорится, получил рис-хлеб-соль. Униформа трещала у них на животах и спинах, они потели со своим снаряжением, были в изнеможении, если проходили пешком восемь километров.

Вокруг них двигалась толкотня очкастых писарей и дорожных регулировщиков. Впрочем, все они были довольно смелые и вели себя достойно, просили только дать выполнить им свой долг.

Но, несмотря на это, я не знал, как эти специалисты письменных столов смогут остановить шесть танков, рычащих впереди, напротив нас. Я немного прикрыл фланги этими новобранцами. Я посылал их занять самые отдаленные линии, чтобы избежать окружения пехотой Советов.

Я дергал генерала Вагнера по телефону:

— Танков и «Юнкерсов», ради Бога!

— Делаем все, чтобы помочь вам. Но нужно время! Держитесь! Держитесь! — с криком отвечал он мне.

Конечно, мы продержимся! Когда улетят последние двенадцать снарядов, что тогда будет?

Была половина первого. Вот уже пять часов стоял я на бруствере, ходил вдоль и поперек, подбадривая добрым словом моих немцев и эстонцев. Я вглядывался в направлении нескольких ферм в долине. Красные, наверное, успели уже заметить за час, что мы не так уж сильны.

Один советский танк вышел из-за первой фермы, нагруженный двумя десятками пехотинцев. Пять других танков двинулись следом. Я успел еще крикнуть в телефон генералу Вагнеру:

— Они здесь!

На полной скорости они прошли мост, взобрались по склону. В тридцати метрах от нас пехота спрыгнула на землю. Это была финальная атака!

Ничего больше не оставалось, как расстрелять наш оставшийся боезапас и погибнуть. В момент, когда рвались мои последние снаряды, небо сотряс мощный рокот: появились «Юнкерсы»! Сорок, сорок пикирующих бомбардировщиков с воем неслись к земле. Все взлетало на воздух! Даже нас отбросило в разные стороны, так как танки неприятеля были рядом, а «Юнкерсы» лупили по куче как демоны! Три русских танка горели, другие развернулись и ретировались к лесу. Те из наших пулеметов, что уцелели в этой буре, косили отступавшую советскую пехоту. Мы кричали как бешеные! Мы выиграли бой!