Азенкур - Бернард Корнуэлл

Стрелки далеко обогнали латников. Те, отягощенные доспехами, с трудом продирались сквозь вязкую пашню. И все же войско упорно приближалось к французам, и лес по обе стороны от поля подступал плотнее, так что англичане теперь заполнили пространство от леса до леса. Французские, английские и бургундские герольды направили коней в сторону французского войска, держась на равном расстоянии от обеих армий.

— Проклятье! — прорычал Эвелголд. — Далеко еще он будет нас тащить?

Послышался приказ лучникам вкапывать колья. До врага оставалось чуть больше двухсот шагов. На таком расстоянии ставили самые дальние мишени во время состязаний лучников, и на Хука нахлынули воспоминания о давних летних днях: шуты, пляшущие медведи, толпы народу подбадривают возгласами целящихся стрелков…

— Колья вкапывать крепче! — крикнул чей-то голос.

Кол Хука легко вошел в мягкий грунт. Оглянувшись на французов, так и не сделавших попытки выдвинуться вперед, Ник снял с плеча алебарду и пару раз ударил по колу, вогнав его глубже в землю. Затупившийся при этом конец кола Хук заново выправил ножом, и лишь тогда достал лук из чехла, сшитого из конской шкуры. Остальные лучники тоже вкапывали колья и натягивали луки. Зацепив древко за нижнюю часть кола, Ник согнул цевье и накинул петлю тетивы на верхний наконечник лука. Затем достал стрелы и воткнул перед собой в землю: с узким наконечником — слева, полдюжины широких — справа. Прикоснулся губами к луку там, где темная полоса дерева соединялась со светлой. Помолился Богу и святому Криспиниану. Сердце билось в груди пойманной птицей, во рту пересохло, левую ногу свело судорогой. А французы все не двигались, и святой Криспиниан не отвечал на молитвы.

Лучники стояли неплотно: колья не образовывали тесной линии, а неровными рядами торчали на пространстве размером с ту рыночную площадь, где Генрих жег и вешал лоллардов. Между любыми соседними кольями оставалось место шириной в пару шагов — достаточно для пешего, но всаднику не повернуться. Ряды лучников тянулись широкой полосой, задние стрелки не видели врага из-за спин передних, но все понимали, что видеть врага не обязательно: попасть во французов, отстоящих на двести шагов, можно только стреляя высоко в воздух. Хук, оказавшийся в первом ряду, заметил Томаса Перрила, который вколачивал кол в нескольких шагах за ним. Сэр Мартин не появлялся. При мысли о том, что священник мог остаться в лагере, Хука передернуло, однако беспокоиться о Мелисанде времени не было: Том Эвелголд уже выкрикивал лучникам приказ повернуться к французам.

Хук подумал было, что те решили наступать, но враг по-прежнему не двигался с места. В центре длинным плотным строем стояли спешенные латники в ярких накидках поверх отполированных доспехов, на флангах теснились два войска конных рыцарей с копьями. Шелковые флаги ярко выделялись на фоне серого неба. В самом центре войска, где знамена теснились гуще, ветер развевал орифламму, неотступно напоминающую англичанам, что пощады не будет.

Тщетно пытаясь найти среди французов мессира де Ланфереля, Хук разглядел оружие. Мечи, копья, алебарды, боевые топоры, боевые молоты — некоторые с острым концом в виде соколиного клюва, булавы — простые и с шипами… Вновь свело живот. Прикрыв на миг глаза, Ник вознес страстную молитву к святому Криспиниану, затем наложил на цевье стрелу с широкими лезвиями и пошире уперся босыми ступнями в скользкую землю.

— Господи Иисусе, — выдохнул Томас Скарлет.

— Боже, — прошептал Уилл из Дейла.

Сэр Томас Эрпингем, с развевающимися на ветру седыми волосами, выехал вперед английского войска на небольшом коне, опасливо ступавшем по липкой грязи. Позади него остался строй латников — девять сотен воинов, выстроенных в четыре шеренги. В центре стоял король в начищенных до блеска латах и в драгоценной короне поверх боевого шлема. Сэр Томас, одетый в зеленый налатник с крестом святого Георгия, повернул коня лицом к английскому войску и несколько мгновений помедлил.

— Не оставь меня, — вслух воззвал Хук к святому Криспиниану, отчаянно желая услышать ответ, но Криспиниан молчал.

— Целься! — вполголоса приказал Томас Эвелголд.

Хук вскинул цевье и натянул пеньковую тетиву до правого уха, чувствуя напряженную мощь согнутого древка. Он целился в коня какого-то француза, оказавшегося напротив. Впрочем, Ник понимал, что стрела может угодить в выбранную цель лишь по большому везению: окажись француз на полсотни шагов ближе, сомневаться бы не пришлось, а на предельном расстоянии будет удачей, если стрела отклонится всего на четыре-пять футов. Правая рука, держащая струну натянутой, чуть дрогнула.

Пять тысяч лучников натянули луки одновременно, наставив во врага пять тысяч стрел.

Над лесами Трамкура вихрем темного дыма взвилась стая скворцов и, прошелестев крыльями, исчезла так же внезапно, как появилась. Французы в строю опустили забрала, теперь вместо лиц Хук видел лишь безликую сталь.

— Господи, помоги, — прошептал кто-то из лучников, увидев, как сэр Томас поднимается на стременах.

Сэр Томас Эрпингем высоко подбросил зеленый жезл, и тот перевернулся в воздухе, блеснув золотым навершием на фоне пасмурного неба.

— Готовсь! — крикнул сэр Томас в нависшей над Азенкурским полем тишине. — Стреляй!

Жезл упал.

Хук отпустил тетиву.

Стрелы взмыли в небо.

* * *

Сначала зазвенела тетива: пять тысяч пеньковых струн, натянутых на ясеневые луки, зазвучали разом, словно аккорд дьявольской арфы. Затем прошелестели стрелы — как вздох ветра, скользнувшего по оперениям и стихшего, когда вихрь стрел взмыл в серое небо, будто стая скворцов. Хук, потянувшись за следующей стрелой, не мог отвести глаз от пяти тысяч стрел, которые двумя грозовыми тучами затмили небеса, на мгновение замерли в верхней точке — и неотвратимо устремились вниз.

В Пикардии настал Криспинов день.

На миг воцарилась тишина.

Затем стрелы посыпались на французский строй. Сталь грохотала по стали, как исполинский град, насланный самим дьяволом.

И тогда раздались первые вопли боли — раненый конь, в круп которого угодила стрела с широким наконечником, взвился на дыбы и рванулся вперед, вскинув в седле закованного в латы наездника. Другие кони устремились вслед, всадники взялись пришпоривать лошадей, и при виде атакующей конницы все французское войско разразилось криками:

— Сен-Дени! Монжуа!

— Святой Георгий! — взревел кто-то из англичан, и вся армия подхватила клич. — Святой Георгий!

Латники, дразня французов, трубили в охотничьи рога, шум перерос в гул, звуки труб взвивались до неба.

В которое летела вторая стрела Хука.

* * *

Жильбер, мессир де Ланферель, стоял в переднем ряду французского войска — среди восьми тысяч таких же спешенных латников, которые составляли первый из трех французских полков. Гербовая накидка с изображением солнца и сокола прикрывала отполированные, но уже местами забрызганные грязью доспехи, на боку висел длинный меч, на плече — ощетинившаяся шипами булава, в руках Ланферель сжимал укороченное семифутовое копье с ясеневым древком и стальным наконечником. Голову покрывал застегнутый у подбородка кожаный капюшон, под который были подвернуты длинные волосы, поверх надетого на капюшон кольчужного наголовника с оплечьем красовался итальянский боевой шлем. Ланферель из-под поднятого забрала следил за смехотворно малой английской армией.