Тайна замка Вержи - Елена Михалкова

– Ты законная дочь графа Симона, – тусклым голосом сказал он. – Симона де Вержи.

Некоторое время Николь непонимающе глядела на него сверху вниз. А потом в голове у нее что-то взорвалось. Тонкий морозный звон заполнил все вокруг, вонзился в уши ледяной иглой, оглушил и ослепил ее.

Когда он понемногу стих, Николь обнаружила себя сидящей на полу напротив Гастона.

– Это неправда, – спокойно сказала она. Вернее, пыталась сказать. Слова отчего-то остались во рту, они забивали горло влажными тряпками и мешали дышать.

Николь попыталась выдавить их по одному.

– Неправда…

– Хозяин был женат, – ровно сказал Гастон. – В браке родился ребенок, девочка. Когда Головорез ворвался в замок, мой господин приказал мне спасти младенца. Он сказал, в подземельях есть потайной ход, и объяснил, где.

– П-п-почему он сам не бежал? – запинаясь, выговорила Николь.

– Ему бы не дали уйти. К тому же граф слишком любил эту… – Конюх скривился, будто одно только имя супруги графа могло осквернить его губы, и брезгливо закончил: – эту женщину. Он не бросил бы ее.

– А ты спасся?

– Его милость отвлек убийц, а я спустился в подземелья и отыскал проход, о котором он говорил.

…В лабиринте криков и звона мечей не было слышно. Треск факела, его собственное хриплое дыхание и мяуканье младенца – вот что досталось Гастону Огюстену вместо сладостной музыки битвы. Пусть он не воин, но его судьба связана с судьбой Симона де Вержи! Он защищал бы его до последнего и погиб, как подобает мужчине. Однако граф решил иначе…

Господи, как он ненавидел этот ноющий кусок мяса, завернутый в одеяло! С каким злым упоением расколотил бы маленькую красную голову о каменную стену, будь младенец бастардом! Но поступить так с ребенком, рожденным в освященном церковью браке, конюх не мог. Он держал на руках законную наследницу Симона де Вержи, и, отчаянно ненавидя ее, отдал бы жизнь за ее спасение.

Он едва не пропустил нужный поворот – только в последний миг спохватился, что уже отсчитал восемь ответвлений. «Поверни обратно, – нашептывал убедительный голос. – Сделай вид, что не нашел хода!»

Гастон заскрипел зубами. Почему, почему этот жребий выпал ему? Разве о спасении молил он господа каждодневно? Никогда. Лишь о том просил, чтобы жить и умереть с достоинством. И вот бежит прочь, подобно трусу, унося с собой плод чрева презренной женщины.

Он и повернул бы, поддавшись внутреннему голосу. Но младенец вдруг утих, а пламя факела вспыхнуло ярче и изогнулось вбок, настойчиво указывая путь.

Гастон больше не смел противиться. Он стиснул зубы и свернул в девятый по счету боковой проход.

Второй раз сомнения настигли конюха, когда его глазам открылся провал. «Он покажется тебе глубоким! – предупредил граф. – Не бойся, это лишь обман зрения». Может оно и так, но Гастону почудилось, что ему предстоит отправиться прямо в ад.

Но, по крайней мере, он будет там не один! Чертов младенец, виновник его постыдного спасения, окажется в кипящем котле вместе с ним. И, глухо рассмеявшись этой мысли, Гастон шагнул вниз…

– Ты всех обманул, – прошептала Николь. – Те, кто знал о семье графа Симона де Вержи, погибли в ту ночь, и тебя некому было разоблачить.

Гастон провел рукой по лбу и огляделся, только сейчас осознав, что наговорил. Господи, что он наделал! Столько лет молчания – и вдруг эта необъяснимая слабость!

Он перевел взгляд на девчонку, сидевшую перед ним – бледную, потрясенную его рассказом, – и ему стало ясно, отчего он выдал хранимую так долго тайну.

Кто-то остриг ей волосы. И сходство, которое он упорно не хотел признавать, стало явным.

Но он не мог, не желал видеть в ней черты Симона де Вержи! Он даже изменил ей имя, чтобы ничего не напоминало о том, кем она была.

В ее младенчестве он молился, чтобы ребенка одолела смертельная хворь. Когда девчонка подросла и с бесстрашием бросилась исследовать замок, он втайне надеялся на несчастный случай. Сколько раз она могла сломать шею, упав со стены! Захлебнуться в коварных водоворотах реки! Но дитя было словно заговорено от всех напастей, которые Гастон призывал на его голову.

Никто и не догадывался о том, какие муки он испытывает. Половина его существа вопила, что в девке течет дурная кровь, достойная истребления. Вторая половина требовала служить потомку рода Вержи.

– Почему ты хотел, чтобы я умерла? – шепотом спросила Николь.

Она не в силах была осмыслить и вместить в себя то, что сказал ей Гастон. Лишь малая часть, словно тонкая струйка, просачивалась в сознание: старший конюх – не ее дядя; он никогда не любил ее; он спас ее; он хотел ее смерти. Все закручивалось вокруг него, как нить вокруг веретена.

– Тебе незачем жить, – с глубокой убежденностью ответил конюх.

Он не задумался ни на миг, и это поразило Николь до глубины души.

– Почему? – она умоляюще схватила его за руку.

Гастон вздрогнул и выдернул ладонь, будто обжегшись.

– Кто ты такая? – глухо крикнул он. – Служанка? Нет. Высокородная девица? Неправда! Всего намешано в тебе, и все зря!

Девочка не выдержала и заплакала.

– Каждому свое место уготовано, – сурово продолжал конюх. – Если поменять, что случится? Худо будет, беда!

– Почему, почему беда? – плакала Николь.

Но Гастон не умел объяснить. В его картине мира судьба каждого человека была предопределена от рождения до смерти и вплетена тонкой нитью в необъятное узорчатое полотно жизни. Потяни за одну нить, свяжи ее не с ближней, а с дальней – и все полотно перекосится, вздыбится кривыми волнами. Когда он спас дочь хозяина и вырастил ее как свою племянницу, плетение сбилось. Нарушился узор, бывший неизменным много лет, и Гастон осознавал, что виноват в этом он сам.

– Взгляни, что происходит! – страдая, выговорил он. – Графиня убита, и дочь ее мертва. Беды только начались!

– Это не я! Не я убила! – выкрикнула Николь те слова, ради которых пришла сюда.

– Какая разница?! – яростным шепотом осадил ее Гастон. – Ты тому причиной! Все развалилось, все нарушилось! Дочь графа прислуживает собственной сестре – видано ли!

– Тогда отчего ты не раскрыл, кто я?

Лицо Гастона захлопнулось, как дверь. Глаза, в которых только что горела праведная ярость, стали безжизненными и пустыми.

– Ты дочь бесстыжей девки, недостойной называться супругой графа де Вержи. Она тоже заняла чужое место. Его милость должен был жениться на другой. Но твоя мать обворожила его, и мой господин забыл свой долг.

– Неправда!

– Она погубила его и погибла сама, – безжалостно продолжал конюх. – Ее ведьминская красота свела графа с ума! Будь моя воля…

Гастон не договорил и крепко сжал кулак.