Тайна замка Вержи - Елена Михалкова

– Стой!

– Чего орать-то, чего орать! – проворчал толстяк. – Что я, по-вашему, на стену полезу?

– А, Клод, это ты… Извини! – примирительно сказал один из стражей, подходя ближе. – Наши все издергались. Слыхал ведь, что делается.

– А как же! – возница довольно осклабился. – Потому и еду.

Тяжелые ворота медленно разошлись, открывая безлюдную площадь. Лишь в отдалении переминались с ноги на ногу двое слуг: кряжистый бородач лет сорока, сам походивший на тяжеловоза, и молодой веснушчатый парень с деревенским лицом.

Стражник проводил взглядом повозку, тронувшуюся с места.

– Хочешь полюбоваться? – подмигнул возница, заметив его интерес. – Я не против.

Мужчина отшатнулся, и плохо скрытое отвращение отразилось на лице:

– Нет уж, Клод, спасибо. Пожалуй, обойдусь!

– Зря. Когда еще увидишь работу настоящего мастера! Поди, для тебя такой не срубят.

Толстяк захохотал, довольный своей шуткой, грузно спрыгнул с повозки и перехватил удила. Беззаботно насвистывая под нос, он пересек пустую площадь и остановился перед ожидавшими его рослыми слугами.

– Здорово, ребятки! Вас, что ли, мне на подмогу отрядили?

Под сводами церкви пусто и гулко, как в пещере. Клод заглянул в приоткрытую дверь и шлепнул по морде коня, потянувшегося было за ним следом.

– Э! Тебе тут делать нечего. Или хочешь причаститься?

Он снова засмеялся, а слуги осуждающе переглянулись. Что взять с богохульника!

У Клода-Грободела паршивая репутация. Говорят, каждое полнолуние он пляшет с чертями и хлещет с ними брагу, а за ночь у него отрастает мохнатый хвост. К утру Грободел хватается за топор и отрубает его под корень, вопя от боли так, что с чертей осыпается шерсть. А хвост он бросает им, и это плата за его умение. Ведь никто не делает гробов лучше, чем Клод: легких, прочных и красивых, будто колыбелька для принцессы. Самого короля не стыдно похоронить в таком!

– Приступайте, братцы! – лениво распорядился толстяк и отошел в сторону.

– А ты что же, не поможешь? – растерянно спросил вслед молодой.

Гробовщик надулся и стал похож на рассерженного фазана.

– Хватит и того, что я сам вез их сюда! – возмутился он. – Я, Клод-мастер! Из уважения к покойной графине – упокой господь ее душу – я доставил в замок последнее пристанище для ее тела, не доверив это никому! И теперь, – он повысил голос, – ты оскорбляешь меня своими приставаниями?!

Парень уже и сам был не рад, что обратился к Клоду. Он смущенно шмыгнул и стащил дерюгу.

В повозке, обложенные сеном и тряпьем, стояли два резных дубовых гроба.

– Осторожнее, болваны, – недовольно бросил толстяк.

Кряхтя и приседая под тяжестью ноши, слуги втащили гробы в церковь.

– Вот этот тяжеловат что-то, – заметил старший, озадаченно пощипывая бороду.

– А ты как думал? – усмехнулся Клод. – Он же больше!

Слуга нахмурился. Он пытался сопоставить размеры гробов с разницей в весе, но Клод грубо прервал его размышления:

– Мне тут с вами рассусоливать некогда! Меня еще покойнички ждут, снимать мерки для последнего кафтана, хе-хе!

– Закончили мы, поезжай с богом, – отозвался бородач.

– А внутри их глянуть можно? – внезапно влез веснушчатый.

Второй слуга цыкнул на него, но Клод лишь пожал плечами:

– Ежели граф тебе за твое любопытство зенки не выколет, то попробуй.

Гробы стояли на сдвинутых скамьях и в полумраке были похожи на лодки.

– Я только одним глазком! – тихо убеждал парень. – Интересно же, сил нет! Говорят, там пухом внутри все выстелено!

– Говорят, штаны горят! – отрубил старший. – Нечего лезть куда не надо!

– И лежать там, должно быть, мягче, чем в моей постели… – не умолкал его напарник. – Ну же, давай!

Слуга с сомнением глянул в сторону двери.

– А ну как войдут?

– Да кто войдет-то? – горячо зашептал парень. – Спят все!

Не дожидаясь разрешения, он осторожно приподнял крышку ближнего гроба и присвистнул:

– Ух ты! Глянь, красота-то какая!

Крепкий подзатыльник незамедлительно обрушился на его голову.

– Сдурел? – приглушенно рявкнул старший. – Кто над гробом свистит, дубина? Вот уж наведается к тебе покойница ночью!

Будто в ответ, откуда ни возьмись, на середину церкви вылетел голубь, шумно взбивая воздух крыльями. Слуги вздрогнули и переглянулись.

– Пойдем-ка отсюда, – тихо сказал старший, которому стало не по себе. Птица исчезла, и торжественная холодная тишина церкви давила на него.

– Постой! – парень ухватил его за рукав. – Я второй открою!

– Да ты что?!

– Клянусь святым Франциском, писка не издам! Когда еще доведется такую красоту посмотреть!

Он умоляюще сложил руки, и бородач смягчился:

– Ладно уж. Только быстро!

Оба шагнули ко второму гробу, как вдруг тихий свист нарушил тишину. Поняв, откуда он доносится, старший слуга побелел, а у веснушчатого отпала челюсть. Свист понемногу нарастал, звуча на одной ноте, глуховатый и потусторонний. Крышка гроба затряслась, будто кто-то рвался из него на волю.

– Г-г-г-г… – заикаясь, пролепетал парень, отчаянно взвизгнул и бросился бежать. За ним припустил бородач, спотыкаясь и клацая зубами.

Когда топот стих, крышка гроба откинулась, и покрасневшая Николь вывалилась из него, хватая воздух ртом.

Если бы Матье или Мари увидели в этот миг Птичку, они бы вряд ли узнали маленькую служанку. Арлетт безжалостно откромсала ей кудри, оставив короткие вихры, едва прикрывавшие шею. Штаны и рубаха выглядели потертыми, но чистыми – как и должно быть у мальчишки-слуги из хорошего дома. Грудь плотно утянули, а в щеки и лоб девочки старуха втерла красного порошка, отчего кожа стала загрубевшей, как старое седло.

Отдышавшись, Николь опустила крышку гроба и мрачно улыбнулась, представив лица простаков, услыхавших свист из гроба. Но они едва не обнаружили ее! Что оставалось делать?

«Арлетт похвалила бы меня».

Эта мысль наполнила ее сердце гордостью.

Церковь она покинула тем же ходом, которым бежала от людей Мортемара. Замок уже просыпался, и навстречу то и дело попадались слуги, но Николь шла уверенно и быстро, как человек, посланный по делу, и по ней скользили невидящими взглядами.

Ей страсть как хотелось заглянуть к лекарю! Но Арлетт строго-настрого запретила: слишком опасная выходка и для нее, и для самого месье Бонне. Если ее схватят, граф непременно решит, что Венсан – ее сообщник.