Прощаю - отпускаю - Анастасия Туманова

Настя поморщилась и резко махнула рукой:

– Замолчи, дура! Я не собираюсь тебя продавать! Ну вот тебе крест святой, не реви только! Поезжайте домой, а я вернусь с барином! Дунька, слушайся, тебе говорят!

Дунька собралась было заспорить, но Настя нахмурилась так, что верная девка только махнула рукой, схватила вожжи и рявкнула:

– Пошёл, дохлятина, чтоб тебя волки сожрали!

Рыжка мотнул головой и спокойно тронулся с места. А Настя, не оборачиваясь, зашагала по седой от росы траве к цыганским кострам.

– Васька, отстань. Мне не нужен твой запальный мерин.

– Какой «мерин», барин?! Какой запальный?! – невысокий, лохматый, похожий на рассерженного домового цыган даже подпрыгнул на месте и в праведном гневе хлопнул себя кнутовищем по сапогу. – Ты, видать, не в обиду будь сказано, и в конях не смыслишь ничего! И добрых жеребцов не видал никогда! Ишь, чего выдумал, – запальный! Да он десять вёрст пробежит – дыха не перебьёт, а ты…

Стоящие вокруг цыгане согласно загудели. Закатов смерил их насмешливым взглядом. Снова подошёл к предмету спора, невозмутимо хрупающему травой. Это был высокий, тонконогий каурый жеребец лет пяти от роду. Закатов, слегка сощурившись, долго смотрел на него. Затем, не оборачиваясь, попросил:

– Сними-ка, друг, с него путы.

– Это зачем, барин? – настороженно спросил цыган.

– Сними, а то и покупать не стану!

Васька сердито пожал плечами, но путы с каурого всё же снял и, бросив их в траву, насмешливо повернулся к Закатову:

– Ну? Чего теперь углядишь, золотой мой?

Тот, не обращая на цыгана внимания, подошёл вплотную к жеребцу. Ласково огладил его, похлопал по спине и долго вслушивался в лошадиное сопение. Затем внезапно приказал:

– А ну, в стороны, черти! – и под испуганные, удивлённые возгласы цыган взлетел жеребцу на спину. Тот недовольно всхрапнул, сделал было свечку, но Закатов удержал его, шлёпнул по крупу, прикрикнул – и каурый с места взял в карьер.

Через несколько минут нарастающий топот копыт возвестил о том, что каурый с седоком возвращаются. Цыгане расступились, и жеребец ворвался в освещённый круг света у костра, тяжело, со свистом дыша и прядая ушами. Даже в неверном свете огня было видно, как он взмылен. Закатов спрыгнул на землю. Покачнулся, неловко наступив на больную ногу, удержался за холку каурого. С усмешкой взглянул на Ваську.

– Ну, взгляни на чудо своё! Хоть отжимай его! А ведь полверсты всего проскакали! Я подозревал, что он запальный, но что до такой степени…

– На что, барин, коня умучил, ей-богу… – смущённо проворчал цыган, обтирая рукавом вздымающиеся бока каурого. – Не нравится – ну так и не купляй, а мучить зачем?

– Мучить? Полуверстою галопа? – поднял брови Закатов. – Может, прикажешь носить его на руках за экипажем?

Васька сердито огрызнулся, но слова его потонули в хохоте цыган. Закатов смеялся вместе с ними и не сразу заметил голопузого мальчишку, который нёсся к костру и на бегу орал во всё горло:

– Э, раё, раё, кэ ту тыри раны явья! Джял адарик![8]

– Что за вздор? – Закатов резко повернулся – и сразу же увидел жену. Она шагала к костру в окружении цыганок, которые дружелюбно улыбались ей. Выражение лица у Насти было самое решительное, но было видно, что ей сильно не по себе в обществе этих загорелых, оборванных и шумных тёток.

– Что стряслось, Настя? – испугался он. – Почему ты здесь? Что-то случилось в имении?

– Не волнуйтесь, всё хорошо. – При виде мужа Настя заметно успокоилась. – Извините меня, Никита Владимирович, что я вот так… Надеюсь, я вам тут ничего не испортила?

– Нет, разумеется. Но… в чём же дело?

– Мне надо с вами поговорить. – Узкие чёрные глаза ногайской княжны смотрели на него в упор, и Закатов отчего-то почувствовал себя неуютно.

– Что ж… изволь, я к твоим услугам.

– Садись, барин, к костру! – радушно предложила старая цыганка в рваной красной шали. – И барыню свою сади, мэк[9] погреется!

– Спасибо, тётка Гаша, мы лучше пройдёмся. И не ждите меня ужинать, ешьте! Васька, а с тобой я ещё не договорил!

– Мэк бэнга туса ракирна![10] – свирепо раздалось из темноты.

Закатов усмехнулся, предложил жене руку, и они вдвоём пошли по мутно белеющей сквозь туман дороге.

Когда Настя закончила свой рассказ, в поле стало темным-темно. Опрокинутое над цыганским табором небо было сплошь закидано звёздами. Над дальним лесом, то и дело продираясь сквозь поднявшийся туман, плыл месяц. В таборе запели, но ветер сносил к реке голоса. Остановившись посреди дороги, Никита молча смотрел в едва различимое в темноте лицо жены.

– Никита Владимирович, я понимаю, что вам это не ко времени и без надобности. Да и вовсе ненужный убыток… – Настя, по-своему поняв его молчание, заговорила быстрее и сбивчивей. – Но вы, между прочим, сами виноваты! Купить… То есть выиграть эту девицу и даже не поинтересоваться, что она за птица! Мало того, что она – сердечный предмет местного разбойника… Так ещё и дед этот, по которому она уже полгода втихомолку рыдает! И что это за манера приобретать людей без их родственников! Даже папенька мой, царствие ему небесное, не додумывался семьи разбивать, а тут…

Закатов улыбнулся, подумав, что Настиному папеньке навряд ли вообще приходилось «покупать людей». Но Настя его улыбки не заметила.

– Разумеется, решать вам. От старика этого всё равно не будет никакого толку: Васёнка говорит, что он при смерти. Деньги окажутся выброшены на ветер. Но вот что я вам хотела предложить… У меня есть, как вы знаете, бриллиантовый браслет, маменькина память. Красивая вещь, а надеть всё равно некуда. Да и смешно выглядеть будет с нашими провинциальными тряпками… Так нельзя ли мне его заложить в уезде? Возможно, этого хватит, чтобы выкупить деда, и если вы не против…

– Ну, только этого не хватало! – возмущённо перебил её Закатов. – У тебя это единственная красивая вещь… А я, болван, ни разу не подумал о том, чтобы купить тебе ещё что-то…

– И думать забудьте! – замахала руками Настя. – Вот уж совсем будут никчёмные траты! Нам хозяйство поднимать надо! И так с этой Василисой сплошные убытки, а мне…

– Настя, перестань говорить об убытках. – Закатов, помедлив и удивляясь тому, что для него это по сей день непривычно, взял жену за руку. Она тоже вздрогнула. Холодные пальцы напряглись в руке Никиты так, что он в конце концов выпустил их. – Думаю, что один дед – невелики расходы. Меня более беспокоит, как объяснить это всё Агариным. Я и так слыву в уезде опасным мечтателем, как Чацкий…