Между Ницше и Буддой: счастье, творчество и смысл жизни - Олег Цендровский

Все это является иллюстрацией эффекта накопленного преимущества, также известного как «эффект Матфея». Сам термин был предложен в 1968 г. социологом Робертом Мертоном, который исследовал неравенство распределения в науке. Он понял, что чем выше репутация ученого, тем быстрее увеличивается его влияние и цитируемость его работ. Ему незамедлительно пришли на ум строки из Библии, из Евангелия от Матфея: «…ибо всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет».

Эта суровая истина повторяется в Новом Завете еще несколько раз в том духе, что в силу накопленного преимущества богатые становятся всё богаче, а бедные все беднее. Эффект Матфея в экономике не всегда принимает столь крайнюю форму. Чаще он выражается в том, что богатые становятся богаче быстрее, чем богатеют бедные; или что в кризисных условиях богатые теряют преимущества медленнее, чем это происходит с бедными. Описанные закономерности проще всего увидеть в экономике, но они действуют и в остальных сферах нашей жизни. В немалой степени именно из-за эффекта накопленного преимущества все творческие и производственные сферы подчинены неравному распределению Парето.

Последовательность

В древнеегипетской мифологии течение жизни и весь миропорядок зависят от процесса движения Солнца по небосводу, которое ежедневно перевозится богами под начальством Ра и его сына Гора в Ладье Вечности. Днем Ладья Вечности плывет по небосводу с востока на запад, а ночью спускается по подземному Нилу, протекающему через царство мертвых – Дуат. Место это мрачное, зловещее, и населено оно силами зла и разрушения. Возглавляет их воплощение первоначального хаоса – гигантский змей Апоп, некогда поверженный Ра и скрывшийся в Дуате. Каждую ночь змей Апоп и полчища исчадий царства мертвых нападают на Ладью Вечности, чтобы уничтожить Солнце и сокрушить само мироздание.

Боги с трудом одерживают победу, но поскольку хаос и тьма принципиально необоримы, змей никогда не бывает повержен окончательно. После каждой неудачи он скрывается в глубинах Дуата, залечивает свои раны, чтобы следующей ночью повторить попытки – быть может, на сей раз боги дадут слабину.

Этот миф, один из древнейших из сохранившихся до наших дней, иллюстрирует универсальный закон. Если мы хотим, чтобы в нашем мире сохранялся свет и порядок, тем более чтобы они умножались, за это придется бороться с хаосом и энтропией. Причем бороться ежедневно. Наше главное оружие – это последовательность, которая представляет собой синтез всех трех принципов продуктивности. Последователен лишь тот человек, который хранит верность своим приоритетам и не меняет их без веских причин. Последователен лишь тот, кто не рассеивает собственную энергию по множеству целей и задач и не выпускает ее напрасно в космическое пространство. Последователен лишь тот, кто действует на основании плана, а не слепо бредет в направлении своих желаний.

Эта святая Троица творческой силы, единая в своей сущности и различная в проявлениях, учит нас эффективно упорядочивать усилия. Мы тогда не просто неуклонно приближаемся к желаемому, но и – в соответствии с эффектом Матфея – делаем это все быстрее, ведь наши силы и возможности также растут. Мы осваиваем искусство малых шагов, и со временем падающие одна за другой капли труда складываются воедино и могут наполнить океаны.

В древнегреческой мифологии есть история о Протее – водном божестве непостоянства и переменчивости, непрестанно преображающемся и способном принимать любое обличие. Человек в этом сродни Протею; он обладает поразительной пластичностью и не замечает потока перемен как раз в силу их гипнотизирующего постоянства. Мы существуем растянутыми по полотну времени и никогда не представляем собой того, чем были некогда в прошлом. Оно стремительно удаляется от нас и тщетна всякая попытка за него уцепиться, однако прошлое всегда успевает передать эстафету тем мгновениям, что следуют за ним. Оно сохраняется в нас в свернутом и трансформированном виде. Мы не являемся также своим настоящим, ведь мгновение мимолетно и тотчас ускользает из пытающихся удержать его рук.

Человек не тождествен себе ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем, но есть сама проходящая сквозь время способность к трансформациям. Мы часто столь неохотно принимаем названный факт, поскольку ощущаем, что постоянная трансформация есть постоянная же смерть, утрата опытов, любовей, обыкновений, людей, чувств, мыслей, мест и обстоятельств. Вернее было бы все же сказать, что это постоянное рождение: возможность проживать множество жизней вместо одной, возможность сбрасывать с себя подобно змее кожу прошлого. Пережитое тогда уступает место новому, но все-таки остается в нас в «снятом» виде, в смысле, который вкладывал в это понятие Гегель – преодоление с одновременным сохранением.

Окружающий мир движим той же властной стихией, что индивид, он ежесекундно рассыпается по кирпичикам и одновременно отстраивается в нечто, очертания чего мы не можем предугадать. Скорость этих перемен не всегда одинакова, и для человеческого глаза в различные эпохи исторические изменения разворачиваются на принципиально различных скоростях. Много тысяч лет назад наши предки существовали в условиях, при которых темпы социальных изменений были настолько низкими, что от одного поколения к другому уклад жизни не менялся вообще. Сын жил так же, как и его отец, – в таком же доме, работал теми же инструментами, пользовался единым набором слов под сенью традиций и верований предков. Приобретенных им еще в юности знаний и навыков хватало как ему самому, так и его детям; они редко нуждались в дополнении, а тем более в пересмотре. Затем, около 600 г. до н. э., произошёл сильный качественный скачок и ускорение этих темпов – то, что философ Карл Ясперс назвал «осевым временем», а наш отечественный историк Лев Гумилев – пассионарным толчком.

В эпоху Возрождения и, позднее, в Новое время поступь социальных и научно-технических перемен вновь и резко набрала обороты, пока наконец не достигла своих наивысших значений сегодня. Жизнь одного поколения ныне так отличается от жизни предыдущего, что оно не могло бы себе ее и представить. Тридцать лет назад не было ни культуры персональных компьютеров, ни Интернета. Двадцать лет назад мобильные телефоны были еще большой редкостью. Десять лет назад фото– и видеосъемка с мобильных устройств пользовалась очень скромной популярностью, а социальные сети еще только появлялись.

Скорость трансформаций окружающей нас реальности при этом и не думает замедляться – генная инженерия, редактирование ДНК человека, имплантации и трансплантации в мозге, нейроинтерфейсы, виртуальная реальность, общий искусственный интеллект (AGI) – все это возникает сейчас, на наших глазах. Вполне вероятно, как предсказывают ведущие специалисты в авангарде науки, что в течение ближайших десятилетий наступит технологическая сингулярность – самый большой вызов, с которым человечество когда-либо сталкивалось. При гипотетической технологической сингулярности перемены и научно-технический прогресс станут настолько стремительными, что превзойдут возможности понимания людей и будут осуществляться искусственным интеллектом. Одно поколение при этом перестанет понимать другое в самом буквальном смысле слова. Если, конечно, за технологической сингулярностью последует еще одно поколение.