Слимп - Михаил Бабкин

– Странно, – Семён глянул сквозь стену ещё раз, но ни города, ни дракона с седоком там уже не было, а были искрящиеся под солнцем льды, одни льды – и слева, и справа от коридора, до самого горизонта. – Если тут всё сплошное колдовство, тем более особое колдовство, такое же как и магическое золото… видимое и мне, и тебе… то всадника ты не мог не заметить.

– Я только на язык смотрел, – подумав, сообщил Мар. – Решал, обижаться или нет. Ежели бы твой ездок тоже с высунутым языком летел, вот тогда бы я его точно заметил! За компанию.

Семён хотел было сказать что-нибудь ехидное по поводу наблюдательности некоторых медальонов, но не успел – коридор закончился. Резко закончился, неожиданно.

Семён потянул девушку за руку, и они вышли из-под защиты белых дымчатых стен; в тот же миг коридор развеялся, словно никогда его и не было, растаял, как самый обычный туман под утренним солнцем.

– Пришли, – прокомментировал случившееся Мар. – Туда, куда должны были придти. А куда мы должны были? Сюда, что ли? В сад? Ничего не понимаю…

Это был яблоневый сад. Утренний, пронизанный солнечными нежаркими лучами; весенний, цветущий, пахнущий пока не зрелыми яблоками, а тем самым особым ароматом, где непередаваемо смешаны запахи и цветов, и молодых яблок, и тёплой сырой земли, и свежей травы – запах, любимый Семёном с детства.

Среди яблоневых веток жужжали пчёлы: чуть поодаль между стволами яблонь была видна небольшая просека, уставленная ульями.

А прямо перед Семёном, шагах в десяти, среди деревьев стоял ладный аккуратный домик, сложенный из жёлтого кирпича, с невысоким деревянным крылечком, распахнутыми резными ставнями.

– Что-то мне это напоминает, – растроганно сказал Семён, – что-то далёкое, из детства… Только тогда, кажется, был вечер… Но что именно напоминает – не вспомню, хоть убей.

– Пошли к дому, – предложил Мар, – а то темнеть начинает. Вечереет.

– Как – вечереет? – не понял Семён. – Ведь только что было утро, – он глянул на небо и не поверил своим глазам. Мар был прав.

Утро решительно менялось на поздний вечер: солнце тускнело, превращаясь в полную луну, небо темнело, заполняясь крупными звёздами; перестали жужжать пчёлы, вместо них разноголосо затрещали кузнечики, прячась в намокшей от вечерней росы траве.

– Цикады куда как благозвучнее, – недовольно пробурчал Мар, – не люблю я этот пошлый стрекот. В одном Мире, в Развёрнутом… ты там не был, а стоит побывать, они там все эстеты, красивое любят, так вот – там никаких кузнечиков, только цикады. Специально выведенные. Такое благозвучие по ночам, что… Что это?

Стрекот стих, сменившись удивительно красивыми звуками – словно заиграли сотни маленьких хрустальных колокольчиков, сплетаясь в завораживающую мелодию, мелодию без начал и без конца.

– Точь-в-точь как в Развёрнутом Мире, – растерянно сказал Мар. – Ничего не понимаю!

– Я тоже, – Семён решительно направился к крылечку. – Думаю, сейчас мы всё узнаем, – пообещал Семён, помог девушке подняться по ступенькам и решительно постучал в дверь.

Дверь отворилась. Сама.

По ту сторону двери было темно – Семёну даже показалось, что там вообще нет ничего, один первозданный мрак, но секунду спустя темнота оформилась в нечто вещественное, в короткий коридор, задрапированный по стенам и потолку чёрным, с золотой вышивкой бархатом.

– Что за ерунда, – пробормотал Семён, – какой к чертям бархат в садовом домике… – и осёкся: бархата не стало. Были дешёвенькие тёмные обои, беленый потолок и лампочка под плетёной корзинкой-абажуром; в конце коридора возникла простая некрашеная дверь, деревянная, с косо прибитой стандартной железной ручкой.

– Однако, становится всё страньше и страньше, – верно подметил медальон. – Хорошо я сказал? В самую точку.

– Сказал-то хорошо, но не первым, – Семён прошёл к двери и потянул на себя ручку.

За дверью опять был мрак, но он почти сразу рассеялся: за дощатым столом, низко склонив голову над большой раскрытой книгой, сидел старец с длинной седой бородой, длинными седыми волосами; старец был одет то ли в просторный льняной греческий хитон, то ли в долгополую рубаху навыпуск, подпоясанную узким кожаным ремешком. Под столом были видны босые ноги старца.

Рядом с книгой на столе мерцало что-то неопределённое, превращающееся попеременно то в толстую монастырскую свечу, то в неяркую керосиновую лампу. За спиной старца высвечивалось лунным ночным светом открытое окно; окно тоже было странным – оно плавно смещалось то влево, то вправо, видимо, подыскивая для себя наиболее подходящее место; наклонный столб лунного света с небольшой задержкой следовал за окном, скользя жёлтым квадратом по белому мрамору пола. Впрочем, мрамор под взглядом Семёна тут же превратился в струганные доски.

Больше в комнате не было видно ничего, всё скрывала густая темнота.

– Здравствуйте, – сказал Семён, делая шаг к столу.

– Здравствуй, Семён, – ответил старец. Голос у него был густой, сочный, не соответствующий столь немощному облику. Едва Семён успел осознать это, как вид старца несколько изменился: он стал шире в плечах, плотнее, борода и волосы на голове стали короче, потемнели и закучерявились; хитон сменился на неброский светло-серый спортивный костюм и серые кроссовки.

– Ишь, фокусник, – прошептал Мар. – Семён, откуда он тебя знает? Кардинальский шпион, что ли? С инструкциями.

– Я не фокусник, – ответил сильно помолодевший старик, которого теперь никак нельзя было назвать стариком. – И не кардинальский шпион. – Мужчина легко встал и вышел из-за стола, поманив Семёна рукой. – Подведи Яну ко мне.

– Её зовут Яна? – ошарашенно спросил Семён, торопливо подводя девушку к столу. – А вы откуда знаете?

– Значит, он не шпион. Значит, он сам Кардинал, – уверенно решил Мар. – Тот тоже всё знает, гад! И в серое любит одеваться. Переодетый и загримиров… – мужчина косо глянул в сторону медальона, и Мар осёкся на полуслове.

– Пусть твой болтун немного отдохнёт, – бывший старец подошёл к девушке. – Не люблю пустозвонов!.. Эх, девочка, как же тебя так угораздило-то…

– Кардинальский отряд… – начал было Семён, но мужчина остановил его движением руки:

– Помолчи. Я знаю.

Семен немедленно умолк, опасаясь, как бы с ним не случилось тоже самое, что и с Маром: медальон крепко спал, вкусно похрапывая и что-то невнятно бормоча во сне. Впервые спал за всё время знакомства с Семёном! Возможно, что впервые и за всю свою долгую колдовскую жизнь.

– Семён, – сказал мужчина, поднося руку к медальону девушки, – встань позади Яны, подхватишь её, – и, подождав, пока Семён выполнит указание, прикоснулся мизинцем до кругляша на её груди.

Ровное сияние вокруг девушки погасло, она слабо вскрикнула и осела, Семён едва успел подхватить её.

– Положи Яну на кровать, – приказал чародей (так его окрестил про себя Семён, а кем же ещё мог быть этот невероятный человек, только чародеем-волшебником! Древним магом. Одним из тех, кто ушёл когда-то из Империи в неведомом направлении), – вон туда положи, – неподалёку из темноты выступила, высветилась широкая кровать, застланная пушистым одеялом. – А после присядем, поговорим.