Последний английский король - Джулиан Рэтбоун

Вильгельм снова ударил кулаками по столу, на этот раз с хищной ухмылкой:

– Пусть убл... придурки сперва заготовят запас зерна на год, а потом мы покончим с ними. Почему никто из вас не подумал об этом? – Он снова обернулся к этому чужаку, церковнику из Ломбардии. – Так когда мы отправляемся? В сентябре-октябре? К тому времени мы успеем набрать людей, способных сражаться, и построим корабли, которые будут держаться на воде. Но как же ветер, Ланфранк, ветер и бури? Разве осенью не начнется ненастье?

– На рубеже сентября и октября обычно ненадолго устанавливается хорошая погода. Бури, как правило, заканчиваются к середине сентября.

– Что ж, ты у нас священник, вот и обратись к Всевышнему. Пусть не чинит препятствий, когда наступит удобный момент. Дальше что?

– Тостиг, мой господин, брат...

– Незачем объяснять мне, кто такой Тостиг. Чего он хочет, кроме своей Нортумбрии?

Они двинулись по старой римской дороге через перевал Портсдаун к Саутгемптону. Боярышник уже готов был выстрелить цветами, появились бутоны на шиповнике и жимолости. Колокольчики сплошным ковром устилали подножье лесов, в складках холмов склонились головками первоцветы. Эдит и Гарольд решили пройтись пешком. Эдит Лебединая Шея наклонилась, сорвала три первоцвета, сняла фибулу, закреплявшую плащ Гарольда на плече, и хотела приколоть к его куртке цветы, но тут сильная рука Гарольда остановила ее, ухватив за тонкое запястье. Король опустил голову, присматриваясь к цветам.

– Никогда раньше не замечал этих красных пятнышек, – удивился он.

– Дар фей, – пояснила Эдит. – В них таится благоухание цветка. Вот, понюхай. – И тут же, коснувшись его локтя: – Слышишь – кукушка!

Они пошли дальше, Рип нагнал их, принял из рук Эдит и Гарольда поводья лошадей. Королевская свита, множество мужчин и женщин, слегка приотстала от них. Взяв Гарольда за руку, Эдит робко заговорила с ним:

– Так что же произошло?

– Я не дотронулся до нее, вот что.

– Я знаю.

– Знаешь?

– Конечно, знаю.

– Ты держишь шпиона под моей кроватью?

Она рассмеялась:

– Тогда мне не пришлось бы спрашивать, верно? Ну-ка, рассказывай все как есть.

Он постарался припомнить. Свадьбу отпраздновали в большом соборе в Оксфорде. Моркар и Эдвин предпочли бы Вестминстерское аббатство, но Гарольд возразил: нет, в аббатстве состоится коронация Элдит, когда все беды будут позади. Эрлы понимали – это просто отговорки. Они предложили поехать в Йорк, но и от этого Гарольд отказался. Йорк расположен далеко на севере, а он предпочитал оставаться на юге страны. Даже тогда, в марте, он боялся покинуть юг. Гарольд рассказал Эдит, как все происходило:

– Было холодно. Помнишь, какой стоял март? Даже подснежников не было. Эта бедняжка прямо тряслась, пока я не велел накинуть на нее меховой плащ поверх свадебного платья.

– Она дрожала не только от холода?

– Конечно. Она была до смерти напугана.

– Какая она?

– Братья говорят, ей исполнилось четырнадцать, а на мой взгляд – не больше двенадцати. Тощая, темные волосы мышиными хвостиками, не слишком чистые: холодно было, не удалось их как следует промыть. Она простудилась, из носу у нее текло, губы обметало, на лбу и щеках какие-то пятна.

– Да полно! К чему это? Ты же знаешь, я не ревнива.

– Ты хотела знать, как обстоят дела.

– Конечно. На моем месте ты бы тоже спросил.

– Да, наверное.

В молчании они прошли несколько шагов, потом Эдит слегка сжала ему руку, побуждая продолжать.

– Ладно, – произнес он, – но имей в виду: правду знаю лишь я и эта бедняжка. От тебя у меня тайн нет, но ты помалкивай: если ее братьям станет известно, что она осталась девственницей, наш союз развалится.

– Что же ты сделал?

– Я читал ей вслух, пока она не уснула.

– Ты не так уж хорошо читаешь.

– Ну, эти истории я знаю наизусть. Мне их мать в детстве рассказывала.

– По-датски?

– Кое-что по-датски, кое-что по-английски.

– Что же это за истории?

– Волшебные сказки, загадки. И те ирландские сказания, которые ты нашим детям пела. Еще «Битву при Мэлдоне».

– Должно быть, ты привел ее в восторг.

– Во всяком случае, я нагнал на нее сон.

Гита, мать Годвинсонов, была ровесницей давно перевалившего за середину столетия. В Англию Гита приехала из Дании: ее брат Ульф взял в жены родную сестру Канута, а Гиту в 1018 году выдали замуж за Годвина, которому Канут даровал титул эрла, вверив ему управление Островом. Таким образом, хотя в жилах Гиты текла не королевская кровь, она приходилась свойственницей Кануту, и поселившиеся в Англии даны чтили ее и ее сыновей. Еще до смерти Годвина Гита удалилась в монастырь возле Керна в Дорсете и там, как говаривали, сделалась жрицей старой веры. Поначалу она училась у той старухи, которая сотворила таинство обручения Эдуарда и дочери Гиты. С помощью этого действа Годвинсоны надеялись хоть на несколько минут внушить королю желание, чтобы он смог овладеть Эдит. Однако эти события происходили за восемь лет до того, как в Керн приехала Гита.

Гита возделывала сад, скрещивала и прививала плодовые деревья, а также розы, выводила новые сорта. Ей удалось создать первый со времен римского владычества цветочный бордюр, он тянулся вдоль южной стены монастыря и состоял из ирисов, больших маргариток, аканфа, златоцветников, розовых и красных гвоздик. В холодную или сырую погоду Гита удалялась в свою келью, погружалась в ветхие манускрипты, однако книжной премудрости ей было недостаточно, она слушала бродячих певцов, беседовала с деревенскими женщинами, молочницами, повитухами, и пыталась по крупицам восстановить некую прарелигию, соединяя воспоминания о языческих верованиях данов, на которых она выросла, с пережитками культа Богини, сохранившимися к западу от Стаура. Именно эта женщина могла выткать для Гарольда его личное знамя, придумать герб, который, как он надеялся, пересилил бы зловещие предзнаменования золотого дракона Уэссекса.

Когда-то Гита отличалась высоким ростом и крепким сложением, но годы сгорбили ее, серые волосы поредели, морщинистые щеки напоминали скорлупу грецкого ореха. Она приняла Гарольда и его свиту, нарядившись в пурпурное платье, отороченное мехом, и в большой черный бархатный колпак с мягкими полями. На шее висело тяжелое серебряное ожерелье, украшенное гранатами, аметистами и топазами. Ожерелье раскачивалось, цепляясь за все подряд.

Гита горячо обняла Гарольда и Эдит, повела их в свой обнесенный стеной сад, усадила за стол, распорядилась принести медовуху и сок. Над головой свисали ветви поздноцветущей вишни, ее белые цветы на фоне неистовой голубизны неба внушали каждому, кто на них смотрел, почти чувственный восторг. Порывы ветра обрывали лепестки, и они, кружась, падали на траву.