Джек Ричер, или Заставь меня - Ли Чайлд

– Ну, с эмоциями ты уже справился. Ты произвел на меня впечатление. Для мужчины, конечно, который побывал в армии. А теперь назови мне трех знаменитых жителей Оклахомы, раз уж мы туда направляемся.

– Микки Мантл, естественно. Джонни Бенч. Джим Торп. И дополнительный бонус за Вуди Гатри и Ральфа Эллисона.

– Твоя память в порядке. – Она подошла к ванной и подняла два пальца. – Сколько?

– Два.

– Зрение в порядке.

– Не очень точный тест.

– Ладно, оставайся на месте и скажи мне, кто сделал эту ванну?

Ричер посмотрел. Над сливным отверстием имелась тусклая надпись.

– «Американский стандарт», – сказал он, потому что знал ответ.

– Твое зрение в порядке, – повторила Чан и что-то очень тихо прошептала.

– В самолете? – сказал Ричер. – Я целиком и полностью «за».

– Со слухом все хорошо, тут нет ни малейших сомнений. Какое самое длинное слово в Геттисбергской речи[25]?

– А это проверка какого симптома?

– Способности думать.

Он подумал.

– Там два таких слова. И все состоят из одиннадцати букв. «Восемьдесят» и «гражданской».

– Теперь произнеси первое предложение, как если б ты был актером на сцене.

– Ты знала, что Линкольн тогда болел оспой?

– Но я спрашивала не об этом.

– Я знаю. Но так я получу дополнительный балл за память.

– Мы уже проверяли память. Помнишь? А теперь проверяем речь. Первое предложение.

– Человек, основавший «Гетти Ойл», является потомком того, в честь которого назван Геттисберг.

– И опять не то.

– Я хотел продемонстрировать тебе общие знания.

– Но это не симптом.

– Зато связано с памятью.

– Мы проверяли память столетия назад.

– «Минуло восемьдесят семь лет, как отцы наши основали на этом континенте новую нацию, своим рождением обязанную свободе и убежденную, что все люди рождены равными».

Его слова великолепно прозвучали в ванной комнате. Мрамор давал хорошее эхо и резонанс.

Ричер продолжал уже громче:

– «Сейчас мы проходим великое испытание гражданской войной, которая решит, способна ли устоять эта нация или любая нация, подобная ей по рождению или призванию».

– Твоя головная боль прошла? – спросила Чан.

– Относительно, – ответил Ричер.

– Значит, нет.

– Она уже уходит в нужном направлении. И с самого начала была не такой уж сильной.

– Но врач думал иначе.

– Медики – очень робкие ребята. И осторожные. У них нет духа приключенчества. Я пережил ночь. И не нуждаюсь в наблюдении.

– Я рада, что он был осторожным, – сказала Чан.

Ричер промолчал.

Потом Уэствуд позвонил им по телефону в номер и сказал, что его секретарша заказала билеты на «Юнайтед», единственный прямой поезд, уходящий сегодня. Но им нет нужды спешить, до отправления еще несколько часов. Они заказали кофе и завтрак в номер. Кофе сразу, завтрак ровно через час.

* * *

Раннее утро в Сан-Франциско соответствовало началу дня в Материнском Приюте. И дело было не в разных привычках города и сельской местности, а во временны́х зонах. Материнский Приют находился впереди. В магазине уже шла торговля. В кафе заканчивали завтрак последние посетители. Горничная мотеля давно принялась за работу. Одноглазый портье находился в ванной комнате. Водитель «Кадиллака» был в своем магазине, в «Вестерн Юнион», «МаниГрэм» и «ФедЭкс» кипела жизнь.

Однако магазин запасных частей был закрыт. В кафе не осуществлялось кассовое обслуживание. Эти двое парней находились на металлическом мостике наверху элеватора № 3, старого бетонного гиганта, самого большого из всех, что находился в их распоряжении. С биноклями. И с простой системой наблюдения. В городок вели две дороги – одна с востока, другая с запада; они проходили прямо под ними. Дорог на севере и юге не было. Только железнодорожные рельсы.

Система состояла в том, что главный риск приходился на дороги. Парни сидели друг напротив друга, один смотрел на запад, другой на восток; каждые пять минут или около того они поворачивались и изучали железную дорогу на севере и юге, лениво переводя взгляд от ближних пределов до дальних – на всякий случай: вдруг кто-то идет пешком или пользуется услугами древней дрезины, как в старых вестернах. Это стало ритуалом. И возможностью размять затекшее тело.

За исключением момента прибытия поезда. Тогда их задача усложнялась. Они смотрели почти прямо на поезд, чтобы видеть его дальнюю часть. Почти до конца. Вне всякого сомнения, они бы заметили, если б кто-то распахнул дверь и выпрыгнул из вагона, как в старом шпионском фильме. Однако им требовалось уделять внимание и дорогам. Без перерыва. Вторжение на автомобиле считалось куда более вероятным.

Из чего следовало, что один раз утром и один вечером бинокли направлялись к самой линии горизонта для раннего обнаружения незваных гостей, сквозь висящую в воздухе пыль, мельчайшую и золотую вблизи, и превращавшуюся в туман на больших расстояниях.

Видимость составляла около пятнадцати миль.

Вам известен план.

Вы знаете, как он работает.

* * *

Они выписались из отеля, швейцар подозвал такси, и они втроем втиснулись на заднее сиденье, с некоторым сожалением, но только не у Уэствуда, который немного нервничал.

– Очень странный отель, – сказал он. – Такие бывают только в Сан-Франциско, наверное. Пока я принимал душ, я слышал через вентиляционное отверстие, как какой-то парень цитировал Геттисбергскую речь.

Полет прошел спокойно, а «Лос-Анджелес таймс» забронировал им великолепный старый отель, построенный сто лет назад, с тремя шпилями, немного затхлый, но его явно освежили примерно десять лет назад. Он был адекватным во всех отношениях и, главное, обладал именно таким обслуживанием, которое требовалось Ричеру.

– Иди, поболтай с консьержем, – сказал он Чан. – И объясни ему, что любишь изучать новый город посредством пешеходных прогулок. Однако тебя беспокоит безопасность. Попроси его перечислить районы, которых следует избегать.

Чан вернулась через десять минут с бумажной картой для туристов – они печатались большими тиражами для людей, прибывающих на конференции, – консьерж сделал на них пометки шариковой ручкой. Некоторые микрорайоны были выделены толстой синей линией. Те места, куда туристам ходить не стоит. Как рисунок на салфетке Восточного Берлина в прежние времена. А один квадрант он не только обвел, но и отметил жирным Х, порвавшим в нескольких местах бумагу.