Спасти огонь - Гильермо Арриага
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тот, кто не сидел, не понимает ужаса заточения. Человек не заходит в тюрьму, она его поглощает. Гигантская змея распахивает черную пасть в ожидании добычи. Туда массой вливаются преступники, а также целые гурты невинных, которым не повезло оказаться не в том месте не в то время или в лапах не того адвоката. Страх тюрьмы сидит и в самом саблезубом капо, и в пацане, который свинчивает зеркала с машин. Тюрьма — она и есть тюрьма. Любого дрожь проберет, если ему светит присесть. Есть такие, кто понтуется, мол, им по фигу. Вранье. Это только поначалу так говорят, а какие-то дохлые две недели спустя даже самый крутой перец ломается. Все хотят бежать. Некоторые рисуют планы своих зон. Как только попадают внутрь, начинают запоминать детали: забор, столовая, медпункт, футбольное поле, мастерские, прачечная, кухня. Надзиратели знают, что по крайней мере каждый третий зэк нацарапывает себе карты каких-то там маршрутов для побега. Наивные. Знали бы они, как бесполезно исписывать салфетки или выбивать планы на кирпичных стенах. У того, кто хочет сбежать, три расклада: либо очень нормально платишь и охранники отводят глазки, а ты сливаешься через судебные залы; либо за тобой о-о-о-очень серьезные люди; либо у тебя охренительный инженерный талант и ты способен обнаружить слабые места в системе наблюдения и сливаешься вчистую, никого не убиваешь, никого не подкупаешь, никто тебе не нужен. Таких на тюремном жаргоне называют хирургами. Они шифруются, другим зэкам своих планов не выдают, охранников не подмазывают. Медицинский побег, по выражению экспертов.
Большую часть ловят в первые полгода после побега. Достаточно следить за друзьями и родственниками. Самые умные никому даже не сообщают, что рванули. Исчезают без следа. Не звонят по телефону, не заходят, на ночлег не просятся, все тишком. Молчат как рыбы. Отходят себе незаметно на пустырь, а потом, как только представится случай, переодеваются в гражданское. Таких редко метут. Но все меняется, когда в игре замешана женщина. Эх! Тут-то беглые и прокалываются. «Follow the rnoney», — говорят копы гринго. Ни хрена подобного, отвечают мексиканские: фоллоу за бабенкой. Беглые, все одно что зверушки, тут же бросаются к своей зазнобе самочке. Хосе Куаутемок, конечно, тоже о побеге подумывал. И схемки рисовал со своими собственными маршрутами. Hoco временем отказался от этой затеи. К чему весь этот гемор, если на воле его ничего не ждет? Пока не объявилась отличница по имени Марина.
Она была, слов нет, крутая, прямо опупенная. И ему повезло, что она на него запала. Он задумывался, а уж не поблядуш-ка ли она, часом. Вроде нет. Но по лицу не скажешь, а у пизды не спросишь. Вот что его гложет. Что она гуляет, как ветер, на воле и может спать сегодня с этим, а завтра с третьим. Стоило ему представить ее голую в чужих объятиях, как у него начинало крутить мозг, и сердце, и живот, и яйца, и желчный пузырь. Зря он себе нафантазировал, что у них что-то может быть, а вот нафантазировал же и сидит, на слюнки исходит.
Марина сказала, что позвонит, и не позвонила. Дура, подумал Хосе Куаутемок, хотя потом поправился: сам я дурак.
С какого перепою он вообще взял, что интересен ей? Что, взаправду поверил в эту сказочку, ты да я, да мы с тобой, долго и счастливо? Марина НЕ ПОЗВОНИЛА. Как удар под дых, не проблеваться бы. Вот почему зэк не должен никогда ничего ждать с воли. Никогда-никогдень.
Она не позвонила, и Хосе Куаутемок готов был кидаться на решетку. Двинул кулаком в стену. Разбил костяшки. Потом попытался успокоиться. Может, не могла, не успела, или звонила, а им сеть вырубили, или муж рядом вился, или просто не соизволила, стерва. Посмеяться над ним хотела, подколоть или так, из чистой вредности. «Слушай, дорогуша, ты, может, и возомнил себя королем джунглей, но я над своими пальчиками сама хозяйка, и только я решаю, набирать или не набирать. Так что, дражайший Хосе Куаутемок Уистлик, заключенный номер 29846-8, осужденный на пятьдесят лет лишения свободы за убийство, совершенное неоднократно, решаю тут я, и если моя головушка решила не набирать, то пальчики ее слушаются и не набирают, и засим покеда, муравьеда!»
Хосе Куаутемок сам дал ей доступ к клавишам «плей», «вперед», «назад», «пауза», «стоп». Вот она и играет: плей, назад, плей, стоп, вперед, пауза. И картинка по имени Хосе Куаутемок скачет по экрану туда-сюда. Сам виноват, нехрен было высовываться. Так что нечего нюнить. Он чуть не рванул рубашку. «Стреляй, Марина, стреляй, губительница, прямо в сэрдце». Успокойся уже, Хосе Куаутемок. Подожди, пускай сама расскажет, почему не позвонила. А если она больше не придет? Черт, черт, черт! Недолго думая, он уселся писать: «Время здесь студенистое. Пытаешься схватить его, а оно просачивается сквозь пальцы. В ладонях остается только пустота, воздух. Ничто не меняется. В воздухе разлиты тоска и смерть. Может, мы уже умерли? И вот однажды ты обнаруживаешь тоненькую ниточку. Она тянется снаружи. Ты внимательно разглядываешь ее. Она может оказаться ловушкой. Подходишь ближе. Ниточка золотая, платиновая, из какого-то неведомого сплава. Ты касаешься ее кончиками пальцев. Касаешься спешно, ведь скоро ее утянут обратно наружу. Она вернется туда, где ей суждено быть: в чистую землю свободы. Ты хватаешься за нее, как за веревку, которая должна вытащить тебя из этого масляного морока. Сжимаешь пальцы, но ниточка ускользает. Но и режет тебя до крови. И теряется за воротами. Ты смотришь на свои раны. В них мерцает золото, платина, драгоценный неведомый сплав. Ты садишься ждать ее возвращения. Ниточка не возвращается, но на расстоянии продолжает тебя резать».
«Ад — это правда, явившаяся слишком поздно», — изрек Эктор. Вчера он вдруг позвонил мне: «Нужно поговорить». И пригласил на ужин. Я думала, он хочет обсудить проект нового фильма. Как-то он рассказывал, что ему понадобится танцовщица, и я была уверена, что об этом и пойдет речь.
Я приехала