Ричард Длинные Руки - принц-регент - Гай Юлий Орловский

— Сэр Ричард!

— Оставайся там, — велел я.

Он не послушался, двинулся ко мне, держа меч наготове и настороженно всматриваясь в коленопреклоненного.

— Это… кто? И почему он…

— Сигизмунд, — сказал я с тоской, теперь все рухнет, — не влезай, это личное…

— Сэр Ричард?

— Это в прошлом доблестнейший рыцарь, — пояснил я, — замок которого мы захватили… замок Амальфи!.. У него было трудное детство, плохое окружение, влияние улицы, так что все пошло не совсем так, как планировали отцы церкви… Пойди лучше посмотри, как можно разбить ту как бы стеклянную емкость. Нам нужно поскорее убираться отсюда… чует мое сердце, убежавшие приведут подмогу.

Он кивнул и послушно бросился к гигантскому шару, а я повернулся к Галантлару.

— Повинную голову меч не сечет… но секут другое место. Сэр Галантлар, я оставляю вам жизнь и повелеваю вернуться к Вельзевулу, раз уж вы признаете его власть.

Он медленно поднялся, взглянул на меня с удивлением, но ненависть в глазах не ослабела, теперь в глазницах полыхает настоящее яростное пламя.

— Оставив мне жизнь, — проговорил он хриплым от ненависти голосом, — вы оскорбили меня еще больше. Я вернусь за вами, сэр Ричард!

— Буду ждать с нетерпением, — ответил я. — В следующий раз так легко не отделаетесь!

— Что-о?

— Еще и надругаюсь, — пояснил я. — С особым цинизмом. Думаете, если я паладин, то как бы здешний иисусик?.. Вы и трети не знаете тех гадостей, через которые я прошел бодро и с песней в далеком детстве… ибо познать надо было как бы все, так у нас было заведено и модно.

Он отступил на шаг, его охватило отвратительно зеленое пламя, но я услышал отчетливо:

— В другой раз я буду готов лучше, сэр…

— Я тоже, — пообещал я. — Уж надругаюсь так надругаюсь, сэр!

Зеленое пламя поглотило его целиком, а когда погасло, на том месте осталось быстро исчезающее пятно на полу.

Сигизмунд в замешательстве бегал вокруг емкости с зеленой гадостью, на мои шаги оглянулся с самым расстроенным видом.

— Убили?

— Отправил обратно в ад, — ответил я гордо, что Сигизмунд оценил, конечно, единственно правильно, дескать, зарубил, — а как тут?

— Не получается, — объяснил он расстроенно.

— Чем бил?

— Мечом, чем же еще?

— Можно головой, — предположил я, но когда Сигизмунд наклонил голову и собирался с короткого разбега таранить стеклянную емкость, крикнул: — Погоди-погоди!.. Не исключено, что можно еще и уговорами…

Он сказал рассерженно:

— Какими уговорами? Уже затупил лезвие дальше некуда, но на этом стекле ни царапины!

Я промолчал, рыцарские мечи и так все с тупыми лезвиями, все равно бьют по железу доспехов, их сила в тяжести, призваны раскалывать панцири, как орехи, мой меч тоже тупой, к чему никак не привыкну, но если им шарахнуть по этому выпуклому боку…

— Отойди в сторону, — сказал я, — лучше вот туда. И встань повыше.

— Ваш меч, — спросил он с надеждой, — прорубит?

— Попробую, — ответил я, — думаешь, я каждый день такие раскалываю?.. Совсем нет. И даже не раз в неделю…

Он в самом деле отступил, хотя и с великой неохотой, обнаженный меч ярко блестит в руке, а с лица уже осыпается скорлупа засохшей крови. Только порубленные доспехи не регенерируют, хотя я уже как-то видел такие.

Нужно докопаться до их секрета, мелькнула отстраненная мысль, — вот так я, как дурак или мудрец, могу думать и о чем-то постороннем, — и сварганить себе хотя бы такой же регенерирующий панцирь…

Сигизмунд вздрогнул, когда я с силой нанес жестокий удар по выпуклому боку стеклянного чана. Раздался не звон, как при ударе Сигизмунда, а сухой и зловещий треск, будто лопнула от внутреннего напряжения каменная стена.

— Сэр Ричард!

Я отпрыгнул в сторону, ощутив, что совершил громадную дурость. Зеленая жидкость ударила мощной струей, но Бог дураков все же как-то оберегает: стеклянная емкость не раскололась вертикально, как должна бы, а мой удар всего лишь проделал окошко в боку.

В образовавшуюся дыру зелень шарахнула с такой силой, что достигла дальней стены, но тут же более плотные сгустки забили отверстие, дальше протискивалась густая масса слизи, блестящей, как дождевые черви, на полу сразу же началось шевеление, конвульсии, бульканье…

Я отступил, делая вид, что так и задумывал, не стоит терять лицо даже перед бывшим вассалом, аккуратно вытер лезвие меча и убрал в ножны.

Когда я бодро, но с достоинством поднялся к Сигизмунду, он дышал все еще часто и сжимал рукоять меча обеими руками с побелевшими от напряжения пальцами.

— Еще хочешь подраться? — спросил я с одобрением. — Какой ты неистовый…

Он оглянулся со страхом и надеждой.

— Сэр Ричард?

— Закончено, — сообщил я, стараясь произносить как можно более буднично. — Что-то как-то скучно… Ты еще не засыпаешь? Ах да, ты же рвешься на славные и великие подвиги… Пойдем отсюда. Будут тебе еще подвиги. Всякие.

Он торопливо сунул меч в ножны, попал с третьего раза, руки все еще трясутся, отступил на пару ступеней выше, грудь вздымается часто и с натужными хрипами.

— Сэр Ричард?

— Пойдем-пойдем, — сказал я отечески. — Я не о тебе забочусь, а о своем коне и бедной собачке.

Он судорожно кивнул, принимая сказанное как должное, все мы в первую очередь заботимся о любимой собаке, а потом уже о людях. А если есть конь, то о нем после собаки, но все же перед людьми, даже близкими.

Когда прошли обратно, скользя в пролитой крови, переступая через трупы и дивясь, как же их много, откуда столько и набралось, Сигизмунд нервно начал рассказывать, что он давно присматривался к этой норе, но одному тут было бы трудновато, зато сейчас мы вдвоем вообще решили эту проблему…

— Не совсем, — сказал я, — не совсем…

Он сказал быстро:

— Мы же разрушили то, из чего они появляются!

— Любое разрушенное можно построить заново, — ответил я. — Нужно только время, много времени… а также ресурсы. Как трудовые, так и всякие там интеллектуальные. Увы, интеллектуалы почему-то на разрушение работают охотнее, чем на созидание. Плохо за ними присматривает церковь.

Он нахмурился, уязвленный, словно он и есть церковь, а я — выпрыгнувшая из ада нечистая сила.

— В смысле, мало сжигает?

— Да сжигает достаточно, — согласился я, — я бы увеличил процент сжигаемости всяких там, сам понимаешь, а интеллектуалов бы перевоспитывал…

— Каленым железом?

Я кивнул.

— Ты прав, многие этот метод понимают лучше, чем сладкий пряник. Других бы перевербовывал. Знаешь, сколько я перевербовал! Теперь стали такими ревностными…