Короли преступного мира - Евгений Осипович Белянкин

специально подготовленным для Ялты, конечно, были мальчики: их было немного, всего пять, но дон Роберт знал современную публику: мальчики обещали многое!

Их он отбирал только сам: по мордашке и фигуре, по пластике тела и сексапильности.

Дон Роберт, пожалуй, не ошибся. Ресторан «Хрустальный» был набит битком. И хотя девочки традиционно вызывали балдеж, все же по-настоящему взбесили публику мальчики. В стриптиз-мэнах было все — и прелесть тела, и сексуальность…

Впрочем, многих богатых мужчин возбуждали именно мальчики…

…К дону Роберту подошел недовольный режиссер.

— Сколько ни тверди, что девочки не «снимаются», толку мало, липнут, как мухи на мед. Господи, я уже устал от этих любителей женского тела…

Роберт засмеялся, на этот раз он был удовлетворен.

Но вечером настроение снова было испорчено. Подошел заплетающейся походкой Ахмет Борисович.

— Неприятное известие. Убит Иван Валюта.

— Я так и знал, — резко и обидчиво сказал дон Роберт, — зря его послали…

— Возможно, и так. Но теперь не вернешь. Бог ему судья!

— Нам надо ехать, — уже спокойнее сказал дон Роберт, — чтобы попасть на похороны.

Больше они ни о чем не говорили, молча шли по длинному коридору гостиницы…

В аэропорту встречал Костя Грек. Он более подробно рассказал о смерти Ивана. Дон Роберт молчаливо слушал его, но потом вдруг перебил:

— Что там с Махрой?

— С Махрой. — Костя Грек запнулся…

— Ну-ну…

— Стоял возле ресторана с собутыльниками. Как на грех, откуда ни возьмись — Камаз. Махру пропахал, как надо… заодно два наших «вольво».

— Странно, — закусив губу, молвил дон Роберт. — Кто бы мог?

— Я тоже думаю. Кто бы мог? Серафима в трансе. Ходит в черном.

— Да, да, в трауре… — задумчиво покачал головой дон Роберт. — Какая незадача. Не иначе как Брус. Значит, дошло до него — соперника убрал с дороги. Ну что ж, все мы живем в этом грешном мире. Убрал, значит, надо было. А как в «Космосе»?

— Думаю, что ей больше там делать нечего.

68

Эльмира недолго жалела о том, что отец не взял ее на презентацию «стриптиза». Она полностью отдалась любви. Как никогда, она вдруг почувствовала, что сладость, которую она получила от Альберта, имеет удивительную закономерность нарастать… Эти дни она жила, как во сне. Она любила его по-настоящему и, как глупая девчонка, отдавалась порывам детской страсти…

Именно в это время отец был ненужен; вечно контролирующий, цензор, он всегда мешал ее свободе, а тут, господи, как хорошо, когда родители остаются где-то там, а ты полностью одна, и всеми чувствами души принадлежишь себе и ему… Она знала, что это великое состояние невечно, и потому старалась как можно дольше продлить его…

Да и Альберт был податлив; он шел ей навстречу, и шел так, как хотела этого она. Они теперь меньше шлялись по дискотекам, меньше прожигали время в кафе и барах: чертовски глупо и надоело; зато какие прогулки за город, в какое-нибудь заброшенное местечко, где под тонким льдом тихо и ласково журчала безымянка-речка…

На этот раз подруга заманила их в Тверскую область, где жила ее тетка. Они уехали еще в пятницу, но у подруги заболело горло, и она вернулась. Эльмира была этому рада, все же подруга мешала, а ей хотелось побыть с Альбертом наедине… Наедине с ним она была счастлива.

Тетка подруги, простодушная колхозница, встретила их по-семейному: утром они ели рассыпчатую картошку с малосольными огурчиками и беззаботно слушали болтовню тетки о том, что жить стало просто невозможно…

Потом сразу пошли в лес… Еще за завтраком тетка сказала, что тут в парке, на пригорке, когда-то росла огромная сосна. Под ней любил отдыхать сам Пушкин. А там когда-то еще были березы, где он любил вырезать на коре стихи: «Прости навек! Как страшно это слово!» Наверно, любил кого-то…

Эльмире все это было интересно. Надо же! Простая деревенская баба, а помнила даже пушкинские строки! Хотя немудрено: это же передавалось из поколения в поколение… Вместе с Альбертом лазила по склонам старого, заброшенного парка. Овражки, пригорки вызывали у Эльмиры восхищение. Она висела на Альберте, требуя, чтобы он по тропке вниз тащил ее на себе.

— Мы совсем в городе одичали!

Альберт не сопротивлялся, он лишь целовал ее в разгоряченные губы, нагловато смеялся:

— Навязалась ты на мои плечи. А ты тяжелая…

Говорят, что в этих местах бывал Левитан и написал здесь знаменитую картину «У омута». Бог с ним, с Левитаном, когда так хорошо на душе!

Вечером тетка жарила яичницу с репчатым луком, а они, уплетая черный хлеб с молоком, влюбленно съедали глазами друг друга.

— Хорошо, когда молодые, — вздохнула тетка. — Думаю, поженитесь скоро.

— А вот и нет, — возразила Эльмира. — Так лучше.

Они лежали на матрасе, набитом сухим сеном; Эльмира, страшно удовлетворенная его желанием, не могла никак заснуть, в то время как Альберт давно уже похрапывал.

Думала о подруге. Смешная какая-то… В прошлый раз она вдруг предложила ей своего брата: ты знаешь, он мастак! Я как-то раньше об этом и не догадывалась!

Хитрая, взамен Альберта… Всего-то попробовать, на один раз…

Может быть, раньше она и согласилась бы. Но это раньше, когда она не любила. Разве любила она Джона и его друзей? Так, забава, экзотика!

Подруга и к тетке повезла их для этого. Эльмира про себя посмеивалась: «Чего захотела! Если уж тебе так хочется, бери Пашку! Он ничем не хуже твоего брата. А Альберта — выкуси!»

Эльмира вспомнила случайный разговор с отцом в офисе, когда в очередной раз клянчила бабки.

— Опять на него?

— А может, мы поженимся!

Остро сузившиеся глаза отца.

— Еще надо посмотреть, девка, кто он. Что мы знаем о нем, кроме того, что он Пашкин приятель? Но я об этом позабочусь сам.

«Дурак отец. Разве в любви надо знать, кто он…»

Эльмира повернулась на бок и посмотрела в плохо занавешенное окно: большая луна с двумя глазами и носом смотрела прямо в комнату…

Она готова с ним и в шалаше.

Утром, поливая ему из ковша над ведром воду, сказала:

— Альберт, это, наверно, глупо и невероятно, но я делаю тебе предложение…

Он озорно засмеялся и плеснул из рук на нее воду.

— Дурашка, это я делаю тебе предложение…

— А как же подруга? — И она глуповато рассказала о ее тайных желаниях.

— Перебьется, — спокойно заметил Альберт.

Это бывало редко. Когда все дома. Дон Роберт занимался своими делами в кабинете. Вера Георгиевна, как обычно, хозяйничала на кухне, и Павел, бросив тело на диван, насиловал, нажимая на кнопки, телевизор.

Звонок