Небо после бури - Саба Тахир

Я немедленно натыкаюсь на стену высотой и толщиной во много миль, но мне удается просочиться сквозь нее. Я сразу же понимаю, что попал в какое-то другое место – реальное, хотя я сам присутствую здесь в виде бесплотного духа. Стена «соткана» из магии, и эта магия перекликается с моей, потому что я черпаю силы из того же источника. Эту стену и то, что находится за нею, создал Маут. Я нахожусь в его владениях.

За стеной волнуется Море Страдания. Ни один из обитателей материального мира, будь то человек или дух, не в состоянии постичь его могущество или контролировать его безграничное пространство. Я вдруг понимаю, что видел Море прежде, всякий раз, когда посещал Маута.

Волны обрушиваются на стену, и я чувствую, как Князь Тьмы вливает в гигантский сосуд страдания похищенных призраков. С каждой минутой бурный океан волнуется все сильнее. Каждая новая «порция» страдания придает чудовищному «существу» энергии, а стена, напротив, постепенно становится тоньше. Я понимаю, что рано или поздно Море разрушит стену.

Сколько же времени у меня осталось? Сколько еще страданий нужно Князю Тьмы?

«Где же ты?» – презрительно вопрошает джинн.

Среди абсолютного мрака мерцает язычок пламени. Пламени, питающегося ненавистью. Нас разделяет огромный водоворот – это души несчастных с воплями низвергаются в Море. Я тянусь к ним, пытаюсь увлечь за собой, пытаюсь уйти из этого ада вместе с ними.

А потом что-то вышвыривает меня обратно: прочь от Моря, от стены, от призраков. Я снова стою на крыше, сжимая горло Маро. Но вдруг он вырывается и мчится к своему хозяину.

Проклятье. Король джиннов толкает Маро себе за спину и устремляется ко мне. Я слышу поступь смерти.

Из темноты вылетает стрела и со странным хлопком вонзается в горло Маро.

Она не убежала. Конечно, нет.

Маро падает замертво, и Князь Тьмы испускает страшный вой, как тогда, в Аише. Но я уже бегу к лестнице, в два прыжка преодолеваю пролет, хватаю Лайю и вываливаюсь в окно. Я ловлю ветер, чтобы мы не разбились о мостовую. Но мне это не удается, и я падаю прямо на плиты. Несмотря на страшную боль, я перекатываюсь на живот. Лайя ударяется головой – я слышу тошнотворный треск – и замирает. Я подхватываю ее, закидываю на плечо и иду по ветру на север, прочь от джиннов. Я останавливаюсь только среди пустыни, на том месте, где недавно находился наш лагерь. Никого нет – Кочевники ушли.

– Ловец Душ! – Афия появляется на гребне холма, рядом с ней скачет мой брат Шан. – Что случилось, черт побери? – Она бледнеет при виде безжизненного тела Лайи. – Вы упали?

– Она ударилась головой о мостовую.

Из уголка рта Лайи стекает тонкая багровая струйка. Опуская ее на землю, я чувствую, словно мое сердце зажато в гигантских тисках. Время остановилось. «Пожалуйста, пожалуйста». Я не знаю, о чем прошу. Не знаю, кого прошу. Я знаю одно: когда я прикладываю пальцы к ее шее и нащупываю сильный, ровный пульс, я снова могу дышать.

Я оглядываюсь – нас никто не преследует. Но меня колотит дрожь – не от холода, не от усталости, а от страха. Я думал, что цель Князя Тьмы – стереть Книжников с лица земли. Теперь же я понял его замысел до конца. Когда Море Страдания переполнится человеческой болью, стена между мирами будет разрушена, а вместе с ней весь мир живых.

Я холодею от ужаса, и даже туман в голове – проснулась магия Маута – не помогает мне прийти в себя. Я не в силах пошевелиться. Почему? Зачем ему это нужно?

«Он погиб, Ловец Душ. Горе полностью овладело им».

Голос Смерти так тих, странно, что я вообще его расслышал.

– Маут? – шепотом спрашиваю я.

Афия и Шан, переглянувшись, отходят подальше.

«Ты отсутствовал слишком долго, Бану аль-Маут», – отвечает Маут, и я чувствую, как меня тянет обратно, на Земли Ожидания – впервые за несколько месяцев. Я уже почти забыл это чувство. Я смотрю на Афию и Шана.

– Я скоро вернусь, – обещаю я. – Передайте ей.

Едва эти слова срываются у меня с языка, как меня буквально уносит в сторону Сумеречного Леса.

«Пора возвращаться домой», – говорит Маут, и на этот раз его голос набатом звучит во мне.

Возможно, пронизывающий северный ветер – это предзнаменование. Настоящая весна наступит уже скоро, самое большее через шесть недель. Но с Невеннских гор пришли снеговые тучи, снова намело сугробы по колено, ветер взвывает в дымоходах, и кажется, будто дворец населен призраками.

– Никакое это не предзнаменование, черт бы тебя побрал, – говорю я себе. – Всего одна ночь. Этого больше не повторится.

– Прошу прощения, Кровавый Сорокопут, вы что-то сказали?

Слуга-Меченосец с тревогой заглядывает мне в лицо, но я только отмахиваюсь. Я хожу взад-вперед по коридору мимо дворцовой кухни уже почти полчаса, но так и не смогла придумать, как попросить нужные травы и не спровоцировать слухи. Я по-прежнему категорически не хочу детей. Никогда. Тем более после того, как мне пришлось присутствовать при родах Ливии.

– Я тебя искал.

Голос Харпера заставляет меня вздрогнуть, и я чувствую, как заливаюсь краской.

– Сорокопут, мы не сможем вести себя, как ни в чем не бывало, если всякий раз при виде меня ты будешь так краснеть.

Он держит кружку с какой-то жидкостью. Знакомый запах. Мама Рила научила меня готовить этот отвар, когда я еще училась в Блэклифе, и мне необходимо было отсрочить наступление цикла. Тренировки, и без того изматывающие, в такое время превращались в настоящий ад. А еще это варево предотвращает наступление беременности.

– Ты, случайно, не это ищешь?

– Откуда ты…

– Ты как-то раз упомянула, что не хочешь детей, – отвечает он. – Точнее, раз десять. А мне уже приходилось раньше готовить такое снадобье.

Я киваю, стараясь сохранять непроницаемое выражение лица. Конечно, у него были любовницы – неужели нет? – и немало. Нет, зря я представляла себе его женщин… это была не лучшая идея.

– Предыдущий Кровавый Сорокопут хотел подстраховать себя от появления нежеланных наследников, – с невозмутимым видом уточняет Авитас, как будто не догадывается о моей ревности, и мне хочется поцеловать его.

Но я просто киваю.

– Понятно. Спасибо.

Беру у него чашку и морщусь, вспоминая, как отвратителен на вкус этот отвар.

Взгляд Харпера упирается во что-то у меня за спиной.

– Прошу прощения, Сорокопут.

Он разворачивается и торопливо уходит. Обернувшись, я сразу же понимаю, в чем дело.

– Доброе утро, сестра.

По коридору шествует Ливия в сопровождении телохранителей. А мне некуда вылить чертов чай. Остается одно: выпить его как можно быстрее. Естественно, он дьявольски горячий, и я обжигаю язык.