Обет любви - Мэри Спенсер

– Адела, – прошептал он, отшвырнув в сторону рукавицы. Осторожно протянув руку, он хотел коснуться ее лица.

– Не смей, – остановил его Эрик, – не смей касаться ее!

Тусклые голубые глаза Черного Донала остановились на нем.

– Она была моей сестрой.

– Она была моей матерью.

Черный Донал покачал головой.

– Не больше часа, – пробормотал он, – а моей сестрой она была всю жизнь. Можешь убить меня, если хочешь, но не разлучай меня с Аделой.

Не дожидаясь разрешения, он повернулся к сестре и провел ладонью по ее бескровной щеке.

– Адела, Адела, – прошептал он, будто стараясь разбудить задремавшую сестру. Рука, касавшаяся ее щеки, чуть заметно дрожала. – Как жестоко с твоей стороны оставить меня одного, девочка! Разве я не любил тебя? Разве не нуждался в тебе больше, чем кто-либо другой? Ох, Адела, бедная моя глупышка!

Черный Донал склонился, чтобы поцеловать ее, и Эрик с удивлением заметил, что на глазах его не заметно слез. Вначале это его возмутило. Но потом он понял, что этот человек слишком очерствел душой, чтобы плакать даже сейчас.

– Ей было только тринадцать, когда она родила тебя, – тихо сказал он, – и только одиннадцать, когда наш лорд Равинет впервые уложил ее к себе в постель. Родители наши умерли рано, а он стал нашим опекуном. – Черный Донал пожал плечами. – Как мы могли помешать ему? Мы думали… мы оба надеялись, что он женится на Аделе, когда она вырастет. Ей даже казалось порой, что она любит его. – Он тихонько взял сестру за руку. – Когда он узнал, что Адела носит его ребенка, то ничего не сказал, а она-то, бедняжка, надеялась, что он поспешит жениться, чтобы у ребенка было имя. – Черный Донал покачал головой. – Что за глупцы мы были! – Наступило молчание, наконец Черный Донал снова заговорил, на этот раз в его голосе было какое-то странное спокойствие: – Мне тогда было двадцать восемь, и я уже принес клятву верности Равинету. Тогда-то ты и родился. К тому времени ему уже удалось приохотить меня ко многим радостям жизни… Вот так и получилось, что я продался ему. Продался душой и телом. – Голос его дрогнул. Помедлив немного, он со вздохом продолжил: – Сестру я любил больше жизни, но преданность хозяину оказалась сильнее любви к сестре. Однако когда она догадалась, что я собираюсь сделать, то рыдала так отчаянно… – Черный Донал поднес руку Аделы к лицу и прижался к ней щекой. – У меня чуть было сердце не разорвалось от жалости. Когда на свет появился ты, мы возвращались домой из Равинета. Наш хозяин больше не мог выносить даже вида Аделы. К тому же он ясно дал понять, что не намерен присутствовать при рождении ребенка. Поэтому он отправил нас в Беронхерст. Когда мы были уже на полпути к дому, Адела почувствовала приближение родовых схваток.

– Это случилось возле Белхэйвена, – вмешался Эрик.

Черный Донал кивнул:

– Да, как раз около Белхэйвена, хотя в то время я этого и не знал. Она чуть не умерла, стараясь дать тебе жизнь, и уже за одно это я с радостью придушил бы тебя собственными руками! Но Адела умоляла меня пощадить малыша, оставить его каким-нибудь беднякам. Она поклялась, что ни словечком не обмолвится Равинету о том, что я ослушался его, и будет хранить молчание до самой смерти, если только я оставлю тебя в живых. Я рассчитывал незаметно забрать у нее ребенка и потихоньку придушить его, но она заставила дать клятву, что я не убью тебя собственными руками, так что я не мог этого сделать.

– Но ты оставил меня при первой же возможности, – гневно напомнил Эрик.

– Это так, – признался Черный Донал, – но я сдержал данную Аделе клятву – не убил тебя собственными руками. – У него вырвался тяжелый вздох. – С того самого времени не было дня, чтобы она не горевала по тебе. Ни дня, ни единой минуты. Робин… она назвала тебя так в честь нашего отца. Если бы я мог, я горевал бы вместе с ней, но это было невозможно… И вот это горе и привело ее к смерти. Ох, Адела, – горестно прошептал он, – моя бедная глупышка Адела!

Странно, но ни горячая любовь Черного Донала к сестре, ни его горе не тронули Эрика. Он скрестил руки на груди и смерил холодным взглядом все еще стоявшего на коленях Донала.

– Я собираюсь отвезти тело моей матери в Белхэйвен и похоронить его там, – процедил он сквозь зубы, – а с тобой буду сражаться здесь и сейчас.

Но Черный Донал даже не поднял глаз, только молча покачал головой:

– Адела должна быть похоронена здесь. Ведь Беронхерст – наш родной дом. Наши родители, все наши предки похоронены здесь. Да и она сама хотела бы лежать рядом с ними, а не в чужой земле, возле чужих людей. А что до тебя… что ж, ты можешь убить меня, коли хочешь… но сражаться с тобой я не буду. Так или иначе, но завтра солнце взойдет уже не для меня. Я должен уйти вместе с Аделой, как раньше шел по жизни рядом с ней. Мы опять будем вместе, сестричка, ведь так было всегда. Можешь не утруждать себя, племянник, оставь это мне… если, конечно, не горишь желанием самолично пролить мою кровь. Клянусь, что, покинув Беронхерст, ты больше никогда в жизни меня не увидишь.

– Эрик, – пробормотал Жофре, – этот человек не лжет.

И тут непонятно почему на глаза Эрика снова навернулись слезы, и он зарыдал так же беззвучно и безутешно, как раньше. С трудом справившись с собой, он наконец вытер глаза и молча кивнул, раздосадованный тем, что Жофре стал свидетелем его слабости.

– Знаю, – с трудом проговорил он, – я уже и сам это понял.

Черный Донал наклонился и нежно поцеловал Аделу, а потом повернулся к Эрику:

– Завтра Беронхерст станет твоим. Больше не осталось никого, кто бы мог оспаривать его у тебя. Ты последний из нас.

– Мне он не нужен, – покачал головой Эрик.

– Тогда оставь его, пусть он превратится в руины… может быть, так будет лучше. Когда-то это был величественный замок надменного барона, а теперь стал местом позора и стыда. Наверное, и Адела тоже бы не хотела, чтобы он достался тебе. Она всегда надеялась, что твоя новая семья будет лучше и достойнее прежней. Ну что ж, похоже, так и случилось. А сейчас ты должен покинуть это место. И никогда не возвращайся, Эрик из Белхэйвена! Живи со своей прежней семьей, там твой дом. А здесь у тебя ничего не осталось, даже имени, которое ты мог бы носить!

– Похорони ее достойно! – срывающимся голосом попросил Эрик.

– Так я и сделаю. Если ты помнишь, наверху все еще ждет священник. Хотя его, беднягу, привезли сюда совсем для другого.

– Эрик, – позвал Жофре, – пора уходить. Ты больше ничего не можешь сделать для нее, а ведь нам еще предстоит отвезти леди Марго в Белхэйвен. Пойдем, старина.

Как было чудесно вновь почувствовать руку Жофре, которая легла ему на плечо и ласково подтолкнула к двери! Эрик послушно последовал за братом, а тот вел его бережно, словно малого ребенка.

На самом верху лестницы они оба как по команде остановились, и Эрик обернулся, чтобы последний раз взглянуть на мать и дядю. Черный Донал по-прежнему стоял на коленях, прижимая к щеке руку мертвой Аделы, но взгляд его не отрывался от Эрика. И тот вздрогнул, вдруг заметив, какая буря чувств бушует в этом мертвенном взгляде тусклых бледно-голубых глаз.