Два сфинкса - Вера Крыжановская

Замок начал пустеть. Англичане и австрийские офицеры уехали. На следующий день граф и его спутники тоже должны были покинуть гостеприимный кров набоба.

После полудня Эриксо была одна у себя, сославшись на мигрень, чтобы не выходить к обеду.

Граф был занят деловыми письмами, профессор страдал подагрой. Индус, как говорили, уехал в Гмунден, а Ричард поехал кататься верхом.

Лежа на диване в своем любимом будуаре, Эриксо мечтала. Взор ее блуждал по цветам, произведениям искусства и всей волшебной обстановке, которой окружила ее любовь набоба. Каждая вещь здесь говорила ей об Адаманте и временами погружала ее в какое–то нервное оцепенение, во время которого она страстно желала видеть индуса, но тут же ее внезапно, еще с большей силой, чем прежде, мучили подозрение и тоска. В минуту такой нравственной пытки у нее вдруг явилось непобедимое желание пробраться теперь, покуда индус был в отсутствии, в его комнату и посмотреть, не найдет ли она чего–нибудь, что подтвердило бы или окончательно рассеяло ее сомнения и недоверие.

Комнаты набоба были расположены на противоположном конце замка. Хотя она никогда не бывала там, тем не менее знала дорогу. Под влиянием своего болезненного любопытства Эриксо почти бегом направилась туда. Одного только боялась она: как бы не встретить кого–нибудь из слуг, но и эта боязнь оказалась напрасной.

Она беспрепятственно прошла несколько больших зал, погруженных в полумрак, благодаря спущенным толстым шторам, и вошла в большую, тоже полутемную, комнату. Судя по большому столу, заваленному пергаментами и заставленными какими–то странными, незнакомыми инструментами, комната эта должна была быть рабочим кабинетом Адуманты.

С любопытством обошла она комнату, как вдруг увидела нечто вроде большого шкафа, стоявшего в глубокой нише. Каббалистические знаки и иероглифы сплошь покрывали его; а большая дверца была немного приотворена.

Эриксо осторожно приоткрыла дверцу и заглянула внутрь, но в ужасе попятилась, хотя то, что она увидела, вовсе не было страшно.

Задней стенки, казалось, у шкафа не было; он походил скорее на открытое окно, из которого видна была далекая панорама. В голубоватой, прозрачной дали расстилалась пустыня, на песке которой высились большая пирамида и Сфинкс. Как в действительности, только в миниатюре, видны были эти два великие таинственные памятника древнего мира. Вдруг она с трепетом заметила, что потайная дверь между лапами сфинкса была открыта, а у входа в пирамиду, в полумраке, двигалась маленькая человеческая фигурка, одетая в белые одежды, с клафтом на голове.

Безумная мысль мелькнула в возбужденном мозгу Эриксо. Рука ее стала торопливо искать в складках шелкового пеньюара священный нож Аменхотепа и вытащила его. Сильный жар, исходивший из рукоятки, указывал, что магическое оружие коснулось каких–то неведомых могучих чар. Но она осталась глуха к этому предупреждению. Вытянув руку, она толкнула острием кинжала маленькую дверь, ведущую вовнутрь пирамиды, и захлопнула ее.

Сноп искр покрыл лезвие магического ножа, и в тот же момент перепуганная Эриксо почувствовала, как земля заколебалась у нее под ногами. Ураган подхватил ее и закружил в пространстве. У ног ее раскинулась пустыня, а Сфинкс и пирамида приняли свои настоящие гигантские размеры. Все двигалось, дрожало, звенело вокруг и мало–помалу потонуло в густом сумраке. Она чувствовала, как ее влекла какая–то сила со страшной быстротой и погрузила словно в море огня. От адской боли во всем теле она потеряла сознание.

Когда она очнулась, то увидела, что лежит в комнате, смежной с рабочим кабинетом Адуманты. Малейшее движение причиняло ей невыносимые страдания. Она попыталась осмотреть себя и увидела, что рука ее, конвульсивно сжимавшая магическое оружие, была покрыта ожогами. С еще большим ужасом она убедилась, что почти обнажена и что только несколько полуистлевших клочьев шелка и батиста висели на ее плечах и у пояса. Теперь лишь вполне поняла она, что неосторожно коснулась ужасных и неизвестных законов – и вторично лишилась чувств.

Смутный гул голосов и страшная боль заставили молодую женщину открыть глаза. Отец, Бэр и две камеристки суетились и хлопотали около нее. На нее уже накинули пеньюар, укутали в одеяло и осторожно перенесли в спальню, где уложили в постель. В ожидании доктора, за которым было послано в Гмунден, ей старались оказать неотложную помощь.

Граф и Бэр были в страшном волнении. Удар грома, потрясший до основания весь дом и в первую минуту приписанный пороховому взрыву, взбудоражил всех обитателей замка. Во время паники никто не мог сообразить, в какой именно части замка случилось несчастье. Один из слуг, бледный как полотно, дрожащим голосом первый объяснил, что взрыв произошел в кабинете его господина. Он относил в смежную с кабинетом комнату какую–то книгу и журнал, когда страшный удар оглушил его; тут он с ужасом увидел, как распахнулась дверь и в нее, подобно бомбе, влетел и упал на пол какой–то белый предмет, весь испещренный искрами. Из кабинета ясно доносился треск пожара, и ему показалось, что он весь объят пламенем.

Когда граф и Бэр с прислугой прибежали на место катастрофы, они нашли Эриксо замертво лежащей и покрытой ожогами. В кабинете уже не было огня, но все: мебель, портьеры, книги, – словом, положительно все было уничтожено пламенем. Обнаженные стены, однако, не носили следов дыма, но в нише, где стоял таинственный шкаф, стена дала трещину во всю свою толщину.

Когда первый испуг немного улегся, граф осведомился о набобе, желая предупредить его о случившемся. Он думал, что индус еще в Гмундене. Каков же был его ужас, когда он узнал, что за час до несчастья Адуманта вернулся домой и заперся в своем кабинете, куда никто не смел входить без особого на то приказания.

Тщетно всюду искали молодого хозяина дома, его нигде не было. Оставалось предположить, что он погиб, не оставив следа. Пораженные, граф и Бэр в молчании стояли в кабинете, понурив головы, как вдруг пришло известие о новом несчастье.

Конюх, сопровождавший Ричарда, вернулся домой, держа поперек седла неподвижное тело барона. И он рассказал, что они были на обратном пути домой, когда он услышал что–то вроде пушечного выстрела и увидел, как лошадь барона взвилась на дыбы. Ему даже почудилось, что из земли будто брызнул огонь. Его конь тоже закусил удила, и ему стоило большого труда его успокоить. Справившись с лошадью, он вернулся на прежнее место, и нашел Леербаха лежащим на земле без движения, а Саламандра без следа исчезла. Прибывший доктор объявил, что барон умер, а положение Эриксо очень опасно. У молодой женщины открылась горячка. В бреду она звала то мужа, то набоба, которого все еще не могли нигде найти.

Когда вечером граф и профессор остались одни у постели, на которой со стоном металась Эриксо, первый заметил:

– Нет никакого сомнения, что она неосторожно коснулась какого–нибудь магического аппарата, чем и вызвала это несчастье и смерть бедного Ричарда.

– Если бы, по крайней мере, можно было расспросить ее и узнать, что она такое сделала и каким образом попала в лабораторию мага? – ответил расстроенный до глубины души и со слезами на глазах Бэр, искренно полюбивший Леербаха за время их долгих совместных скитаний.