Любовь в Серебряном веке. Истории о музах и женах русских поэтов и писателей. Радости и переживания, испытания и трагедии… - Елена Первушина

Потом Владимир Владимирович открыл ящик, захлопнул его и опять забегал по комнате.

Я сказала:

– Что же, вы не проводите меня даже?

Он подошел ко мне, поцеловал и сказал совершенно спокойно и очень ласково:

– Нет, девочка, иди одна… Будь за меня спокойна…

Улыбнулся и добавил:

– Я позвоню. У тебя есть деньги на такси?

– Нет.

Он дал мне 20 рублей.

– Так ты позвонишь?

– Да, да.

Я вышла, прошла несколько шагов до парадной двери.

Раздался выстрел. У меня подкосились ноги, я закричала и металась по коридору: не могла заставить себя войти.

Мне казалось, что прошло очень много времени, пока я решилась войти. Но, очевидно, я вошла через мгновенье: в комнате еще стояло облачко дыма от выстрела.

Владимир Владимирович лежал на ковре, раскинув руки. На груди было крошечное кровавое пятнышко.

Я помню, что бросилась к нему и только повторяла бесконечно:

– Что вы сделали? Что вы сделали?

Глаза у него были открыты, он смотрел прямо на меня и все силился приподнять голову.

Казалось, он хотел что-то сказать, но глаза были уже неживые».

Все же самоубийство не было совсем спонтанным. За день до рокового выстрела Владимир Владимирович написал предсмертное письмо, адресованное «Всем», помечено 12 апреля:

«В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил.

Мама, сестры и товарищи, простите – это не способ (другим не советую), но у меня выходов нет.

Лиля – люби меня.

Товарищ правительство, моя семья – это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская.

Если ты устроишь им сносную жизнь – спасибо.

Начатые стихи отдайте Брикам, они разберутся.

Как говорят —

„инцидент исперчен“,

любовная лодка

разбилась о быт.

Я с жизнью в расчете

и не к чему перечень

взаимных болей,

бед

и обид[82].

Счастливо оставаться. Владимир Маяковский 12/IV 30

Товарищи Рапповцы, не считайте меня малодушным. Серьезно – ничего не поделаешь.

Привет.

Ермилову скажите, что жаль – снял лозунг, надо бы доругаться[83].

В.М.

В столе у меня 2000 руб. – внесите в налог. Остальное получите с Гиза.

В.М.».

Фраза: «Любовная лодка разбилась о быт» намекает на бытовые неурядицы. Главная бытовая неурядица в то время – квартира, сложности получить ее такую, какую хотел Маяковский. Нора поставила ему условием, что сообщит мужу об их связи только тогда, когда ей будет куда уйти (на самом деле, как она признается, ее страшил разговор с мужем и его родней, и она всячески хотела его оттянуть). Сложность, неразрешимость бытовых проблем, конечно, может раздражать и даже угнетать, заставлять почувствовать свое бессилие, но все же хочется верить, что для самоубийства нужен более серьезный повод, особенно человеку, так яростно любившему жизнь.

Полонская считает самоубийство случайностью, и одновременно – следствием общей нервозности Маяковского в те дни. Но почему он нервничал?

Почему Маяковский так ожесточенно добивался брака с Норой и в то же время так стремился к разрыву отношений? Для него оказалось немыслимым изменить Лиле? Хотя и ему, и ей случалось увлечься другими, хотя их отношения стали более дружескими, чем любовными (правда – как это измеришь?), хотя он мечтал и планировал, что с Лилей и Осипом они по-прежнему будут жить на одной лестничной клетке. Но Осип уже женился, у него своя семья. Лиля тоже может найти кого-то, с кем захочет связать свою судьбу. С кем останется он? Может быть, он чувствовал, что расстояние между членами его «приемной семьи» становится все больше, их союз распадается, они превращаются в «добрых друзей», и именно потому так стремился поскорее оформить отношения с Норой, чтобы не остаться одному, не оказаться выброшенным из гнезда. И покончил с собой, когда понял, что новый брак ничего не решит, не избавит его от тоски по старой семье?

Лиля видела причину самоубийства Маяковского в его боязни старости: «Как часто я слышала от Маяковского слова „застрелюсь, покончу с собой, 35 лет – старость! До тридцати лет доживу. Дальше не стану“. Сколько раз я мучительно старалась его убедить в том, что ему старость не страшна, что он не балерина. Лев Толстой, Гёте были не „молодой“ и не „старый“, а Лев Толстой, Гёте. Так же и он, Володя, в любом возрасте Владимир Маяковский. Разве я могла бы разлюбить его из-за морщин? Когда у него будут мешки под глазами и морщины по всей щеке, я буду обожать их. Но он упрямо твердил, что не хочет дожить ни до своей, ни до моей старости. Не действовали и мои уверения, что „благоразумие“, которого он так боится, конечно, отвратительное, но не обязательное же свойство старости. Толстой не поддался ему. Ушел. Глупо ушел, по-молодому».

Но если и был на свете кто-то, кого Маяковский любил также сильно, как Лилю, – то это была его Родина – Советский Союз, и это был Коммунизм. Идея нового справедливого устройства общества, общества, созданного для вдохновенного, одухотворенного труда. И коммунистическая партия как проводник этих идей. Но чем дальше, тем больше он чувствовал, что партия сама отступает от прежних идеалов, подменяет их политическими интересами.