Хозяин морей. Командир и штурман - Патрик О'Брайан

Нет, не тот. Тот произошел позднее, после обеда, когда доктор находился на квартердеке вместе с Диллоном. Они непринужденно обсуждали различные национальные привычки — привычку испанцев засиживаться допоздна, привычку французских мужчин и женщин вместе выходить из-за стола и тотчас направляться в гостиную; привычку ирландцев засиживаться за бокалом вина до тех пор, пока кто-то из гостей не предложит расходиться; обычай англичан предоставлять такое решение хозяину; характерные различия в проведении поединков.

— Дуэли — очень редкое явление в Англии, — заметил Джеймс.

— Это верно, — ответил Стивен. — Когда я впервые приехал в Лондон, то я, например, удивился, узнав, что англичанин может целый год не выходить из дому.

— Действительно, — сказал Диллон, — представления о вопросах чести значительно отличаются в двух королевствах. Я не раз задирал англичан, что в Ирландии непременно привело бы к вызову на дуэль, но результата не последовало. У нас это назвали бы удивительной робостью — или же следовало назвать это застенчивостью? — Диллон иронически пожал плечами и хотел было продолжить, но тут световой люк каюты открылся, в нем появились голова и массивные плечи Джека Обри. «Никогда не думал, что такое простодушное лицо может выглядеть таким мрачным и злым», — подумал Стивен.

«Уж не намеренно ли сказал это Д.Д.? — записал он. — В точности не знаю, но подозреваю, что это так, судя по замечаниям, которые он делает в последнее время, — возможно, замечаниям непреднамеренным, всего лишь бестактным, но, взятые вместе, они выставляют разумную осторожность с неприглядной стороны. Я не знаю. А следовало бы. Единственное, что я знаю, это то, что когда Д.О. гневается на своих начальников, раздраженный субординацией, требуемой службой, вследствие своего беспокойного темперамента, или (как сейчас) терзаемый неверностью возлюбленной, он находит выход в насилии, в действии. Д.Д., движимый злобой, поступает таким же образом. Разница в следующем. По-моему, если Д.О. стремится лишь к шуму и грохоту, напряженной деятельности ума и тела, живя одной минутой, то Д.Д. хочет много большего, чего я очень опасаюсь».

Закрыв дневник, Стивен долгое время смотрел на его обложку, уносясь мыслями куда-то вдаль, пока стук в дверь не заставил его очнуться.

— Мистер Риккетс, — сказал доктор, — чем могу быть вам полезен?

— Сэр, — отвечал мичман, — капитан просит вас подняться на мостик и взглянуть на берег.

* * *

— Слева, к югу от столба дыма, холм Монтжюйк, на котором стоит большой замок, а выступ справа — это Барселонета, — объяснял Стивен. — За городом возвышается Тибидабо. Когда я был мальчишкой, я впервые в жизни увидел здесь краснолапого сокола. Если соединить линию, идущую от Тибидабо, через собор, к морю, то вы увидите мол Санта-Кре и большой торговый порт. Слева от него ковш, в котором стоят королевские суда и канонерки.

— Много канонерок? — спросил Джек.

— Пожалуй, хотя подсчетом я не занимался. Кивнув головой, Джек острым взглядом окинул бухту, запоминая детали, и, нагнувшись вниз, крикнул:

— На палубе! Спускайте аккуратно. Бабингтон, не мешкайте с тросом.

Стивен приподнялся на шесть дюймов над люлькой, в которую его посадили, и, спрятав руки, чтобы ненароком не хвататься за тросы, реи и блоки, при помощи ловкого, как обезьяна, Бабингтона, подтянувшего его к наветренному бакштагу, был спущен с головокружительной высоты на палубу, где матросы извлекли его из кокона, в котором поднимали наверх, поскольку никто не рискнул бы отправить доктора в поднебесье по вантам.

Рассеянно поблагодарив их, он спустился в трюм, где помощники парусных дел мастера зашивали труп Тома Симонса в его койку.

— Ждем, когда принесут ядра, сэр, — объяснили они. В этот момент появился Дей, несший в сетке пушечные ядра.

— Решил оказать ему последнюю услугу, — сказал старший канонир, ловко укладывая груз в ногах у трупа. — Мы с ним вместе плавали на «Фебе». Он и тогда часто болел, — поспешно добавил он.

— Что правда, то правда. Том никогда не отличался крепким здоровьем, — подтвердил один из помощников парусных дел мастера, сломанным зубом перерезая нитку.

Известная деликатность этих слов имела целью утешить Стивена, потерявшего пациента. Несмотря на все его старания, больной, в течение четырех суток находившийся без сознания, так и не пришел в себя.

— Скажите мне, мистер Дей, — сказал доктор после того, как помощники парусного мастера ушли, — много ли он выпил? Я спрашивал об этом его друзей, но они отвечают уклончиво, то есть лгут.

— Конечно, лгут, лгут, сэр, поскольку пьянство запрещено уставом. Много ли он пил? Видите ли, Том дружил со всеми, так что пил вдоволь. То там, то здесь дадут ему глоток-другой. Выходило что-то около литра в день.

— Литр. Что ж, литр — это много. Но я все-таки удивляюсь тому, что такое количество вина могло убить человека. Если смешать три части вина с одной частью воды, то получается шесть унций напитка — смесь хмельная, но не смертельная.

— Господи, доктор, — ответил канонир, с жалостью посмотрев на Стивена. — Никакая это не смесь, а ром.

— Так он выпил литр рома? Чистого рома? — воскликнул Стивен.

— Вот именно, сэр. Каждый член экипажа получает пол-литра в день. Сюда-то и добавляют воду. Ах боже ты мой, — засмеялся он негромко и легонько похлопал бездыханного беднягу, — если бы матросы получали пол-литра грога, на три четверти разбавленного водой, то на судне разразился бы бунт. И поделом.

— Так на каждого приходится по пол-литра спиртного в день? — вскричал Стивен, побагровев от гнева. — Целая кружка? Скажу об этом капитану — пусть выливает эту отраву за борт.

* * *

— Итак, мы предаем сей прах глубинам морским, — произнес Джек Обри, закрывая молитвенник.

Товарищи Тома Симонса наклонили доску, послышалось шуршанье парусины, негромкий всплеск, и ввысь бесконечной чередой стали подниматься пузырьки воздуха.

— А теперь, мистер Диллон, — проговорил капитан, словно продолжая молитву, — полагаю, мы можем продолжать заниматься оружием и покраской.

Шлюп лежал в дрейфе, находясь далеко за пределами видимости Барселоны. Вскоре после того, как тело Тома Симонса опустилось на глубину четыреста саженей, «Софи» почти успела превратиться в белоснежный сноу с выкрашенным чернью фальшбортом и бестропом — куском перлиня, натянутым вертикально, изображавшим трисельную мачту. Установленное на полубаке точило медленно вращалось, оттачивая клинки и острия абордажных сабель и пик матросов, абордажных топоров и тесаков морских пехотинцев, мичманских кортиков и офицерских шпаг.

На борту «Софи» вовсю кипела работа, но обстановка на судне царила мрачная. Вполне естественно, что товарищи умершего, да и вся вахта были удручены (Том Симонс был общим любимцем — и вдруг такой страшный подарок ко дню рождения). Печальное настроение подействовало и на остальных моряков, поэтому на полубаке не было слышно ни песен, ни шуток. Но атмосфера в целом была спокойной, располагающей к раздумьям, ни злобы, ни угрюмости не ощущалось. Однако Стивен, лежавший на своей койке (он всю ночь бодрствовал, оставшись наедине с беднягой Симонсом), пытался определить, в чем дело. Что это — подавленность? Страх? Предчувствие важных событий? Он думал об этом, несмотря на раздражающий шум, производимый Деем и его командой, которая перебирала ядра, счищая с них ржавчину и кидая на лоток, по которому они скатывались в ящики для хранения. Сотни и сотни четырехфунтовых ядер с грохотом сталкивались между собой, и под этот шум доктор, сбившись со счета, уснул.