Книги онлайн и без регистрации » Современная проза » Багровый лепесток и белый - Мишель Фейбер

Багровый лепесток и белый - Мишель Фейбер

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 79 80 81 82 83 84 85 86 87 ... 271
Перейти на страницу:

Еще несколько дней спустя Генри Рэкхэм, — ему безумно хочется излить кому-нибудь душу, но довериться он может лишь одному человеку на свете, миссис Фокс, а именно этой своей тайной он с ней поделиться не в состоянии, — приходит к своему брату Уильяму.

Следует сказать, что доверительные отношения далеко не всегда давались братьям Рэкхэм безо всяких трудов. Несмотря на их кровное родство, несмотря на то, что Генри многое прощает Уильяму, ибо не имеет прямых доказательств его злонамеренности, не замечать существующих между ними различий старший из братьев не может. Благочестие, к примеру, никогда не было сильной стороной Уильяма, хотя обоим братьям присуще, если судить по прошлым их разговорам, страстное желание усовершенствовать мир и — в особенности — преобразовать английское общество.

На взгляд же Уильяма, старший брат его, как собеседник, способен лишь нагонять тоску. Как сказал он однажды Бодли и Эшвеллу, Генри похож на вервольфа, на человека, который, перепортив многое множество девственниц, впадает в раскаяние и принимается, пока горожане, возжаждав крови злодея, обступают с горящими факелами его замок, истязать свою плоть. Увы, ни при одном из визитов брата, такого рода смачный сценарий разыгран покамест не был. Нет, Генри вечно плачется — в невнятных, раздражающе туманных выражениях, на то, что он недостоин всего, к чему стремится его душа. Прискорбный же глава «Парфюмерного дела Рэкхэма» получился бы из него! Быть может то, что он уступил свои права Уильяму, было единственным умным поступком из совершенных несчастным дурнем за всю его жизнь!

И все же, Уильям решил недавно, что будет щедрым и гостеприимным с братом, что будет прощать его несовершенства. В конце концов, такова часть, и неотъемлемая, обязанностей главы компании «Рэкхэм»: принимать неблагополучных членов своей семьи и давать им добрые советы.

Дождливым вечером, в который Генри решается, наконец, раскрыть свою тайну, в доме Рэкхэма стоит холод, вынуждающий обоих мужчин пожалеть о том, что в него уже вступила весна. Да, разумеется, отказ от зимнего распорядка жизни есть дань, которую человек обязан приносить обществу, однако Агнес уплатила ее немного раньше необходимого, а выполнявшая распоряжения хозяйки прислуга обратила камин гостиной в бесполезное украшение. Сила привычки заставила мужчин усесться близ него, даже при том, что он пуст и выметен, а там, где могло бы сиять пламя, красуется в обрамлении кружевных, расшитых крокусами, дроздами и иными символами весны занавесочек, маленький филодендрон. Генри наклоняется вперед, поближе к брату и очагу, стараясь согреться тем, чего здесь нет и в помине.

— Уильям, — говорит он, и лоб его прорезает складка, присутствовавшая там и в пору, когда он был семилетним еще мальчиком. — Не думаешь ли ты, что проводить слишком много времени в компании Бодли и Эшвелла неразумно для тебя? Они напечатали эту книгу — «Действенность молитвы»… Ты видел ее?

— Да, я получил от них экземпляр, — признается Уильям. — Мальчишки они и есть мальчишки, не так ли?

— Да, мальчишки… — вздыхает Генри, — но наделенные вполне мужской способностью творить зло.

— Ну, не знаю, — говорит Уильям, складывая, чтобы согреться, руки на груди и бросая взгляд на часы. — Они ведь проповедуют перед… э-э… слово правоверные тут явно не к месту, не правда ли?… перед людьми, скажем так, неправоверными. Ты действительно полагаешь, что по прочтении их книги многие изменят свое отношение к молитве?

— Каждая душа бесценна, — вспыхивает Генри.

— Да ну, все это быстро забудется, — заверяет его младший браг. — Предыдущая книга Эшвелла, «Современная Дунсиада», наделала шуму месяца на два, а что было потом…?

И Уильям рывком растопыривает пальцы, изображая уносимый ветром клуб дыма.

— Да, но с этой книгой они разъезжают по всей Англии, в своего рода… просветительском турне, они выставляют ее напоказ, точно какого-нибудь двухголового жирафа, в клубах рабочих. Читают ее вслух, на два голоса, изображая немощных старых священников и обозленных вдов, а после предлагают публике задавать вопросы…

— Откуда ты-то все это знаешь? — спрашивает Уильям, ибо услышанное — для него новость.

— Я то и дело натыкаюсь на них! — восклицает Генри, словно сокрушаясь о собственной неловкости. — Уверен, они преследуют меня — это не может быть случайностью. Но ты, Уильям, тебе следует быть осторожнее, — нет, не улыбайся, Уильям, — они приобретают дурную славу и, если тебя будут часто видеть в их обществе, ты тоже приобретешь ее.

Уильям пожимает плечами, его это не пугает. Он слишком богат, чтобы страшиться болтовни святош, к тому же он заметил, что в последнее время люди самые великосветские стали искать знакомства с теми, кто приобрел дурную славу и потому способен сообщить пикантность их званым вечерам.

— Они — мои друзья, Генри, — с мягким укором говорит он, — вот уж… без малого двадцать лет.

— Да, да, когда-то они были и моими друзьями, — со стоном произносит Генри. — Но я не могу, подобно тебе, хранить им верность, не могу! Они не приносят мне ничего, кроме смятения.

Костяшки его больших, лежащих на коленях кистей белеют.

— По временам — мне тяжело признаваться в этом, — по временам меня охватывают сожаления о том, что я не способен просто забыть о них, избавившись и от любых воспоминаний о человеке, каким я некогда был; мне хочется в один прекрасный день проснуться в мире, населенном чужими людьми, всю жизнь знавшими меня лишь как… как…

— Священнослужителя? — подсказывает Уильям, с жалостью глядя па пальцы Генри, цепляющиеся за нескладные колени его, точно за края кафедры проповедника.

— Да, — признает Генри и (господи-боже ты мой!) свешивает голову.

— Но ты ведь еще не… не принял сан, верно? — осведомляется Уильям, гадая, не этой ли постыдной тайной и силится поделиться с ним брат.

— Нет-нет, — неприятно вскидывается Генри. — Я сознаю, что пока к этому не готов. Душа моя далека от… э-э… от какой бы то ни было чистоты.

— Но разве сама идея принятия сана — прости, если я что-то путаю — разве не состоит она именно в том, что ты… э-э… обретаешь чистоту по ходу вступления в него? Я к тому, что сам этот процесс приводит к своего рода преображению, нет?

— Идея вовсе не в этом! — протестующе восклицает Генри.

Впрочем, втайне он побаивается, что именно в этом она и состоит. Истинную причину его отказа сделать первые шаги, ведущие к принятию сана, составляет — по крайней мере с тех пор, как он свел знакомство с миссис Фокс, — страх перед тем, что люди, которые станут экзаменовать его, скажут, заглянув ему в душу, что он не достоин не только пасторского воротника и кафедры, но и любой разновидности жизни во Христе.

Положение человека мирского оберегает его от этого страшного приговора, ибо, даже будучи самым суровым своим критиком, он, хотя бы в одном отношении, остается к себе снисходительным: Генри не верит, что грехи, им совершаемые, лишают всякого смысла его стремление быть достойным человеком. Оставаясь мирянином, он может пробыть некоторое время нечистым в помыслах и словах — даже в деяниях, — а после раскаяться и решить, что в дальнейшем он исправится и не будет разочаровывать никого, кроме себя самого и Бога. Никаких других людей грехи его на дно за собой не потянут, и даже если он направит свой путь в темные воды, ни один невинный человек крушения вместе с ним не потерпит. Но, если он хочет вести за собой других, ему нельзя быть дурным капитаном, он должен стать человеком более сильным и достойным, чем ныне. И судьи даже более строгие, нежели сам он, получат тогда право — о нет, обязаны будут, — его порицать. А разве порочность не написана на лице его? Разве не каждому видно, что душу его разъедают плотские побуждения?

1 ... 79 80 81 82 83 84 85 86 87 ... 271
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?