Багровый лепесток и белый - Мишель Фейбер

(Если, по самым скромным оценкам, 2500000 британских детишек каждодневно молятся о здоровье своих мам и пап, не следует ли нам, исходя из нынешнего процента смертности, посоветовать малолетним челобитчикам Всемогущего, чтобы они попытались оберегать здравие родителей иными средствами?)

О да, мужчин, подобных им, она знает прекрасно. Они всегда полупьяны, если не пьяны мертвецки, постельные труды их никогда и ничем не заканчиваются, при этом им и платить нечем, и уходить не хочется. И что же, следует ли ей теперь похвалить их труд? Конфетка перебирает в безупречной памяти своей все, что Уильям говорил ей об этих его приятелях, закадычных друзьях увядающей молодости. Может быть, стоит рискнуть?

Она улыбается:

— Какое великолепное… (и, взглянув ему в лицо, Конфетка решается попытать счастья) ребячество.

На миг лоб Уильяма покрывают морщины, он замирает на грани неодобрения, если не гнева. Но затем позволяет себе посмаковать свое превосходство над друзьями, свое недовольство их достойными молокососов махинациями. И воздух между ним и Конфеткой наполняется вдруг сладким любовным согласием.

— Да, — почти изумляясь себе, подтверждает он. — Ребячество, не правда ли?

Конфетка устраивается поудобнее, упираясь одним локтем в матрас, приподнимая под спадающими с кровати юбками бедро.

— И они не нашли себе занятия поинтереснее, ты так полагаешь?

— Нет, не нашли, — подтверждает Уильям. Как странно, что до сих пор ему это ни разу не приходило в голову! Два самых давних его друга и вот, между ними и им пролегла пропасть — пропасть, мост через которую удастся перекинуть, лишь если он снова станет таким же бездельником, как они, или если они отыщут для себя какое-нибудь осмысленное занятие. Какое проницательное наблюдение! И сделано оно чарующей юной женщиной, чье сердце ему выпало счастье пленить. Воистину, в истории его жизни наступили странные, исполненные значения времена.

Немного смущаясь, Уильям протягивает ей в обмен на книгу Бодли и Эшвелла, Конфетке явно не интересную, зимний 1874 года каталог товаров компании «Рэкхэм» (весенний еще не готов), и Конфетка снова удивляет его, взглянув ему прямо в глаза и спросив:

— А скажи мне, Уильям… как идут у тебя дела?

Такого вопроса ни одна женщина ему еще не задавала. Непристойности в нем гораздо больше, чем в болтовне о елдаках и волосянках.

— О… прекрасно, прекрасно.

— Нет, правда, — настаивает она. — Как? У тебя ведь должно быть многое множество конкурентов.

Уильям моргает, он в замешательстве, затем прочищает горло:

— Ну, э-э… компания «Рэкхэм» находится, смею сказать, на подъеме.

— А соперники твои?

— «Нерз» и «Ярдли» несокрушимы, «Риммель» и «Роуленд» пребывают в отменном здравии. У «Низбетта» дела в прошлый Сезон шли не лучшим образом, похоже, он переживает упадок. «Хинтон» хиреет и, может быть, необратимо…

Какой странный оборот принимает их разговор. Существуют ли пределы того, что оказывается возможным в его отношениях с Конфеткой? Сначала литература, теперь вот это!

— Хорошо, — усмехается она. — Это я об упадке твоих соперников — пусть они один за другим испустят последний вздох.

Она раскрывает каталог, начинает перелистывать страницы. Уильям сидит рядом с ней, одна рука его лежит на спине Конфетки, колени упираются в ее теплые юбки.

— Конец зимы — всегда хорошее время для торговли мылом, маслом для ванн и так далее, — сообщает он, чтобы заполнить молчание.

— Да? — произносит она. — Полагаю, это потому, что люди начинают мыться с большей охотой.

Уильям хмыкает. Они провели вместе уже пятнадцать минут и никакой одежды с себя пока что не сняли — почтенная супружеская чета да и только.

— Быть может, и так, — соглашается он. — Главная причина тут — лондонский Сезон. Женщины стараются запастись всем необходимым пораньше, чтобы при наступлении мая, в котором им придется смешиваться с людской толпой, они могли покупать лишь вещи покрупнее, те, что упаковывают в яркие и броские пакеты.

Конфетка внимательно читает брошюру. Когда Рэкхэм поглаживает ее по щеке, она любовно тычется лицом ему в ладонь, целует его пальцы, но глаз от страниц каталога не отрывает. И даже когда Уильям опускается у ее ног на колени и приподнимает юбки, она продолжает читать, лишь немного сдвигаясь к краю кровати, чтобы дать ему больше свободы, но в остальном делает вид, будто не замечает того, что с ней происходит. Это игра, которую Уильям находит до крайности возбуждающей. С головой накрытый слоями мягкой ткани, он слышит сквозь темноту и приглушенный, и резкий звук, с которым переворачиваются страницы, и впивает совсем уже близкий запашок женского желания.

Когда все заканчивается, Конфетка так и остается лежать в постели — па животе, по-прежнему читая каталог. Читает она, хоть недавние усилия и сбили ее с дыхания, теперь уже вслух, одно название продукта компании за другим.

— «Рэкхемово Лавандовое Молочко». «Рэкхемовы Лавандовые Пуховки». «Рэкхемовы Нафталинные Шарики с Ароматом Лаванды». «Рэкхемовы капли „Роза Дамаска“». «Рэкхемово Черное Масло»… — Конфетка, сощурясь, вглядывается в набранные мелким шрифтом слова, затем перекатывается набок. — «Первоклассный и безвредный Экстракт для мгновенного сообщения волосам устойчивого Цвета. Не краска».

Она удивленно возводит брови, поднимает на Уильяма взгляд поверх каталога.

— Да разумеется, краска, — фыркает он; собственная прямота, интимная доверительность его отношений с Конфеткой одновременно и смущает, и радует Уильяма.

— «Рэкхемова Снежная Пыль», — продолжает она. — «Зловонные ноги — это ваша Ахиллесова пята? Попробуйте Рэкхемов „Ножной Бальзам“. Не мыло. Медицинское Средство, составленное по последнему Слову Науки». «Рэкхемова Позолота. Создает столь любимый всеми прекрасный Золотистый Оттенок, десять шиллингов, шесть пенсов. Не краска». «Рэкхемова Девичья Poudre[47]»…

Французский выговор Конфетки, отмечает Уильям, совсем не плох — лучше, чем у большинства. Выше талии она выглядит так же soignée,[48]как любая знакомая Уильяму леди, читающая его каталог, точно стихи; а вот ниже…

— «Рэкхемово Средство от Кашля. Свободно от каких бы то ни было ядовитых веществ». «Рэкхемов Ароматизатор для Ванн. Одного флакона хватает на год». «У вас плохо пахнет от ног? Чтобы не краснеть от стыда, попробуйте „Рэкхемово Серное Мыло“. Не содержит свинца, один шиллинг, шесть пенсов…»

Уильяма вдруг посещает тревожная мысль — уж не смеется ль она над ним? Мурлыкающий голос ее мягок, никаких ноток пренебрежения в нем не слышится. Ноги еще раздвинуты, Рэкхэм видит, как из нее медленно истекает его обильное белое семя. И все же…

— Ты надо мной посмеиваешься? — спрашивает он.