Троянская тайна - Андрей Воронин

– И именно поэтому, – саркастически подхватил Виктор, – вы до сих пор ничего не нашли! По-вашему, куча трупов в морге – это положительный результат расследования?

– Куча трупов в морге как раз и является следствием слабости плана. Будь план действительно хорош, все эти убийства не понадобились бы. Или не попали бы в поле нашего зрения. Мы разгадали этот план и восстановили ход событий в два счета, так что тут гениального?

Виктор усмехнулся.

– Вы меня простите, Федор Филиппович, – сказал он, – но вы сейчас напоминаете мне ребенка, который ищет спрятанное взрослыми "сокровище", руководствуясь оставленными все теми же взрослыми во всех углах подсказками, и при этом радуется своей проницательности... Конечно, быть адвокатом дьявола – не самая благодарная работа, – он бросил быстрый взгляд на Ирину, – но, раз вы сами не хотите этого видеть, кто-то же должен вам сказать! Надеюсь, вы не станете на меня обижаться...

– Тщеславие и ложная гордость – не мои пороки, – сообщил ему Потапчук. – Я их давно перерос, как юношескую гиперсексуальность. Поэтому говорите, прошу вас. В таких делах критика только на пользу. Голова у вас светлая. Может, натолкнете на какую-нибудь идею... Так что это за подсказки, которыми мы пользуемся?

– Да трупы же! – воскликнул Виктор. – Вы находите очередной труп, устанавливаете его личность, хлопаете себя по лбу, кричите: "Эврика!" – и делаете следующий шаг.

– То есть вы намекаете, что с нами играют? – удивился Федор Филиппович.

– А вы до сих пор этого не поняли? Играют, уважаемый Федор Филиппович, именно играют, и счет, увы, не в вашу пользу!

– Оригинальная мысль, – начал Потапчук, но его неожиданно перебил Сиверов.

– Позвольте мне, Федор Филиппович, – сказал он и, приятно улыбаясь, повернул к Виктору обезличенное темными очками лицо. – Моя точка зрения, – продолжал он, все еще улыбаясь, – это точка зрения простого оперативного работника. Правда, довольно опытного и не раз принимавшего участие в том, что вы именуете игрой. На мой взгляд, в данном случае никакой игрой даже не пахнет. Все эти убийства происходят в первую очередь потому, что главарь шайки до смерти перетрусил, когда понял, что мы сели ему на хвост, и только во вторую – из-за денег. Этот человек, – приятная улыбка Сиверова стала еще шире, а голос зазвучал тепло и доверительно, – просто бешеный пес. И кончит он именно так, как кончают все до единого бешеные псы, – под забором, с пулей в башке.

Если он хотел произвести на публику впечатление, ему это удалось. У Ирины на минуту перехватило дыхание, а вежливая, немного снисходительная улыбка Виктора – улыбка большого человека, демократично внимающего глупостям, произносимым мелкой сошкой, – к концу короткого выступления Сиверова застыла у него на губах, превратившись в болезненную гримасу. Даже Федор Филиппович смотрел на Глеба, приподняв брови, отчего его лицо приобрело выражение легкого недоумения.

– Да, – откашлявшись, произнес наконец Виктор, – не завидую я этому Чебышеву. Если, – добавил он, явно не удержавшись от маленькой мести, – вы его найдете.

– Найдем, – с небрежной уверенностью, показавшейся Ирине куда более убедительной, чем самые горячие заверения, ответил Сиверов. – Он где-то прячется, но мы знаем, как его искать. Есть одна ниточка...

– Вот как? – заинтересовался Виктор. – А что за ниточка, если не секрет?

– Никаких секретов, – Сиверов закурил очередную сигарету, откинулся на спинку стула и положил ногу на ногу. Вид у него был непривычно самодовольный – такой, что Ирине стало неприятно на него смотреть. – Помните тех двоих охранников, которых застрелили во время налета на обувной магазин? А продавщицу из этого магазина помните? Некая Елизавета Митрофанова, если память мне не изменяет.

– А, – улыбнулся Виктор, – это та самая, что пережила три ограбления?

– Вместе с последним – четыре, – уточнил Глеб. – Не правда ли, выглядит подозрительно? Поневоле задумаешься, уж не наводчица ли она. Вот я и задумался, а задумавшись, решил повнимательнее к ней присмотреться.

– Так-так, – подтолкнул его Виктор. – Ну, и?..

– Насчет наводчицы не знаю, – лениво сказал Сиверов, – раскручивать это дело до конца я не стал, поскольку меня оно не касается. Зато мне удалось выяснить одну любопытную деталь. Тех двоих охранников в магазин привела именно она, и она же уговорила хозяина принять их на работу. А попросил ее об этом ее троюродный брат, которого зовут – как бы вы думали? – правильно, Игорь Чебышев! Думаю, если на девчонку хорошенько нажать, она может рассказать много интересного. Вряд ли она в курсе дела, но про Чебышева может знать многое – где он может прятаться, например. Такому человеку, как Чебышев, прятаться приходится частенько. Да и сам Чебышев мог ей что-нибудь рассказать, мог назвать какие-то имена, адреса...

Виктор смотрел на него с живейшим интересом, как будто Глеб рассказывал ему новейшую сплетню из жизни близких знакомых. Ирина перевела взгляд на Федора Филипповича, и чувство реальности снова покинуло ее: генерал не смотрел, а прямо-таки таращился на Глеба Петровича, как на диковинное морское чудище, вдруг вынырнувшее из мелких вод канала, доползшее, шлепая ластами по траве, до стола, взгромоздившееся на стул и без спроса взявшее слово. Он даже рот приоткрыл, явно намереваясь что-то возразить, а потом вдруг захлопнул его, для надежности сунув туда кусок шашлыка. Выражение лица у него теперь было совершенно индифферентное, как будто Сиверов пересказывал что-то давно ему известное и притом довольно скучное – словом, именно такое, каким оно должно было быть в данной ситуации. Перемена была такой мгновенной и неуловимой, что Ирина даже засомневалась: а не почудилось ли ей промелькнувшее на лице Федора Филипповича изумление?

Тут она спохватилась, что уже давно не следит за своим собственным лицом, и поспешно напустила на себя равнодушный и скучающий вид. Было ей, однако, не до скуки. Получалось, что Потапчук и Сиверов, хоть и неоднократно били себя кулаками в грудь, объявляя о своем полном к ней доверии, рассказывали ей о ходе расследования далеко не все. О том, что Митрофанова – троюродная сестра Чебышева, Ирина, например, услышала впервые. Впрочем, минуту назад у Федора Филипповича был такой вид, словно он сам об этом только что узнал, но этого, конечно, не могло быть. Возможно, его удивила не сама информация, которую со скучающим и самодовольным видом излагал Сиверов, а то, что он прежде времени взялся ее разглашать. Очень может быть, генерал хотел заткнуть своему не в меру разговорившемуся подчиненному рот, а потом передумал, поняв, что все уже сказано, а слово – не воробей.

Это было самое логичное и правдоподобное объяснение странной реакции генерала на рассказ Сиверова, вот только оставалось неясным, с чего это молчаливый и осторожный Глеб Петрович вдруг так разговорился. Ведь соловьем разливается, объясняя всем присутствующим, какой он молодец! Смотреть на него тошно, ей-богу... Что это – желание одного самца показать другому, что и он не лыком шит? Или виноват коньяк – вернее, не сам коньяк, а его количество? Вообще-то, Сиверов не производил впечатления человека, который пьянеет, издали взглянув на бутылку, но, как говорится, и на старуху бывает проруха. Может, он не выспался, выслеживая эту свою Митрофанову, вот его и развезло...