Ведьма княгини - Симона Вилар

Свенельд с легким удивлением понял, что это Малкиня. И несколько мгновений они сражались спина к спине. Когда настал миг передышки, привалились друг к другу, сипло дыша. Свенельд сказал:

— Хорошо, что Малфрида не дала мне тебя убить во время тризны по Игорю. Теперь понимаю, за что она тебя любит.

Малкине бы разобидеться, вспомнив прошлое, да подумать, отчего он недругу помогает, но он только засмеялся.

— Она и тебя любит, Свенельд. И похоже, я тоже знаю за что.

Так, смеясь, они и разошлись.

А через какой-то миг Малкиня понял, что уже все. Сперва и сам не смог себе объяснить, отчего такая уверенность. Просто остановился, опустив тесак, стоял пошатываясь. Потом все же понял: мертвые прекратили свой жадный голодный зов, их тупое «жрать» он больше не улавливал. И еще после недавних воплей наступившая тишина оглушала. В первый миг показалось, что все умерли. Но это только в первое мгновение, так как в лесу по-прежнему ощущалась жизнь, чье-то движение, кто-то где-то ругался, трещал валежник под чьим-то тяжелым шагом, но это уже было не опасно. Малкиня осмотрел свои дрожащие от усталости руки, мельком подумав, как хорошо, что Свенельд облачил его в доспех, какой и мертвая рука не могла прорвать.

Он даже не заволновался, когда рядом возник еще кто-то. Неспешно повернулся, смотрел, но понять, о чем думает подошедший, не мог, так устал. И это было с ним впервые. Голова была легкая и пустая, без мыслей.

Наконец он угадал в вывалившейся из кустов пошатывающейся фигуре бесшабашного черниговского воеводу Претича.

— Слышь, а чего это они враз все умерли? — спросил тот. В руках его уже был не меч, а тяжелое копье с длинным острым наконечником. — Чего умерли, как и не вставали, спрашиваю?

— Петух уже где-то зарю прокричал, — буднично ответил ему Малкиня. Ну как эти простые парни такой ерунды не могут сообразить?

Но Претич, похоже, уже был не в состоянии утруждать себя размышлениями. Согласно кивнул, приняв на веру сказанное, потом осел на колени, опершись на копье, которое по-прежнему сжимал обеими руками, и так и заснул. И через миг захрапел.

Малкиня смотрел на него какое-то время почти с умилением. Ему вдруг открылось, почему общее участие в сече делает людей побратимами. Это потом он подумает, что сражался на стороне чужаков против своих… Хотя — охрани боги от подобных своих!.. Ох, как все это сложно… Ох, как он устал. И, выронив ставший вдруг невообразимо тяжелым тесак, Малкиня осел на влажную хвою, поджал колени, устраиваясь на боку. Острая еловая шишка давила ему в щеку, но он и не заметил этого, засыпая.

Но выспаться не удалось. Опять крики, шум, ощущение опасности. Вскочив и сонно озираясь, волхв увидел шагавшего среди зарослей хмурого Свенельда. За ним шли русичи, сердитые, мрачные. Свенельд всем, кого видел, приказывал отступать.

— Древляне валят из Искоростеня. Решили доконать нас: днем живые, ночью — павшие, теперь опять живые.

Да, надо было отходить: уставшие люди и не думали сражаться, ломились через лес от доносившегося сзади гула и крика наступавших отрядов древлян. Лица у всех были угрюмые.

Малкиня тоже не ощущал радости. Ликовать бы надо, что древляне изгоняют находников, а вот же, он и сам идет с этими находниками. Надеялся только, что древляне не будут их долго преследовать, не решатся отходить далеко от Искоростеня, откуда им помогают волхвы.

Русичи отступали устало. Свенельд приказывал отстреливаться из-за деревьев, задерживать напиравшую сзади рать — благо, ему сказали, что тетивы подсохли и можно разить стрелами. Немного воодушевило людей только то, что, когда вышли на дорогу к Малино, увидели движущихся навстречу верховых. Это был отряд варяга Кари, охранявший стан, где ночью укрылась Ольга со Святославом, а теперь отправившийся на подмогу своим.

Когда ярл Кари увидел отступление потрепанного войска и уловил шум преследователей, он даже презрительно скривил губы. А как узнал, что его соотечественника Грима опять уложили этой ночью, теперь уже свои, принялся зло ругаться. Сказал, что он бы не позволил так поступить с благородным ярлом. Но тут Свенельд, по-прежнему сипло, заявил, если Кари и сокрушался, что не смог проявить полагающейся отваги, то теперь у него появился прекрасный повод добиться своей части воинской славы: пусть задержит древлян.

Кари только гордо вскинул голову в украшенном посерев бренными крылышками шлеме.

— Настал мой час!

Поднял руки к небесам, словно призывал богов проследить за героем, и повел свой отряд туда, откуда доносился шум.

Свенельд только хмыкнул. Но через миг уже выглядел раздраженным, когда к нему стал приставать Претич, требуя, чтобы посадник не прятал в стороне свою жену, чтобы позволил ей показать, на что способна. А уж она!.. Претич знает, на что способна чародейка!

Шедший со всеми Малкиня даже подивился выдержке Свенельда, который никак не отреагировал на слова Претича. Малкиню и того стала донимать настойчивость в голосе черниговца. Он схватил его за бляху на предплечье, развернул к себе так сильно, что едва не оторвал ту.

— Ну ты подумай, воевода, как она что-то может, если непраздна?

До Претича, похоже, стало доходить. Шел рядом, понуро опустив голову с выбивавшейся из-под обода шлема кудрявой, мокрой от пота прядью.

А вот Свенельд вроде как воспрянул духом, думая о Малфриде. А думал он…

Когда Свенельд, пропуская остальных, дождался Малкиню, тому и гадать не надо было, что варяг спросит. Но тот нее же сказал:

— Пока моя жена в тягости, она без колдовских сил. Но ведь у нее всегда было чутье на чародейскую воду. Может, стоит ее попросить?

Таскать бабу на сносях да по лесу? И все же Малкиня согласно кивнул. Живая и мертвая вода — это сейчас как раз кстати. Он бы и сам хлебнул от души.

Прошло около двух седьмиц с момента подхода русского войска к Искоростеню, когда волхв Маланич позвал двоих своих самых проверенных соратников на беседу. Вообще сейчас немало чародеев расположилось в гриднице старого терема древлянских князей на гранитной круче: все рядками сидели, все бубнили заклинания, творили чародейство — и днем и ночью. Но довериться и посоветоваться, как быть, Маланич мог только с этими двумя. По покону бы надо было, как ранее, созвать самых мудрых и опытных кудесников, обсудить все, испросить воли богов. Но да не было времени на подобное у Маланича. Вот и сидели они только втроем в подземелье, вырубленном в старой скале, слушали, как с шипением падают смоляные капли с факела на мокрую землю… и молчали.

Маланич несколько раз вскидывал глаза на своих подручных, но все не решался заговорить. Пущ был слишком древним, по годам старше даже Маланича, а Шелот в облике Мала… Ходить днем и ночью под чужой личиной без возможности отряхнуться и отдохнуть, поспать хотя бы без колдовства… Тут и самый сильный кудесник не выдержит. И все же сейчас первым сказать слово решился именно Шелот-Мал: