Повести л-ских писателей - Константин Рудольфович Зарубин

он проклят. Ядовитое очарование “деятельных” мужчин, которым подавай абсолютную власть. Вера в очистительное насилие. Вера в социальную инженерию через колено. Пренебрежение издержками борьбы. Равнодушие к жертвам “объективного исторического процесса”. Сектантская демонизация всех, “кто не с нами”. А впрочем, главней-то всего была её слепая преданность “своим” – тот банальнейший патриотизм, не задающий вопросов, который ваша Шура всегда презирала в других, но лелеяла в себе, гордо именуя “верностью линии партии”, “верностью делу революции”, “верностью социалистической родине”. Ну и не забывайте, господа хорошие, что страшно ей было. Порой до отупения, до самозабвения страшно. А вы изволите толковать про потайные дневники не для печати…

Да, не будем недооценивать страх. Я много думаю о том, вспоминала ли Александра в свои последние годы картину Владимира Пчёлина (см. стр. 199), запечатлевшую участников “исторического заседания” под уютной жёлтой лампой на Петроградской стороне 10 октября 1917 года. Это романтическое полотно, созданное в конце двадцатых годов, успело повисеть в музее Ленина, открывшемся в 1935-м. После ареста Зиновьева и Каменева (в своих мемуарах Александра задним числом объявит, что они предали революцию ещё в 1917-м, на том самом заседании) картину сняли с экспозиции. На долгие годы она исчезла в спецхране – в музейных кладовых, где хранились крамольные, “идеологически вредные” произведения искусства.

Иногда я воображаю, что картину Пчёлина увезли вовсе не в спецхран, а прямо на дачу “величайшего гения всех времён и народов”. Я представляю, как он ходит по комнате и курит, поглядывая на лица своих бывших соратников, одухотворённые льстивой кистью художника. О некоторых лицах уже нет нужды беспокоиться. Урицкий, Свердлов, Дзержинский и, конечно же, Ленин услужливо покинули сцену истории сами. Но тех, кого ещё можно убить, необходимо убить. Вопрос один: в каком порядке?

Зиновьева и Каменева расстреляли в августе 1936 года. В августе 38-го расстреляли Бубнова. В декабре – Оппокова. В мае 39-го – Сокольникова. В 1940-м “вождь” дотянулся ледорубом до Троцкого, пытавшегося скрыться от “линии партии” в Мексике. Варвару Яковлеву расстреляли в 1941-м, продержав несколько лет в тюрьме. Когда убили Варвару, на картине Пчёлина остались только двое живых: Сталин и дворянка Коллонтай.

К сожалению, мы можем только гадать, как Александра объясняла себе эту милость одного из величайших убийц двадцатого века».

Комментарий Дарьи Кожемякиной

У меня теперь ещё сильнее впечатление, что Коллонтай, по «их» плану, должна была в книжном встретить Серену Легренци, а не Имму Боццини. Во всех отношениях Серена больше подходит. Боццини говорит, что Серена очень политизированная. Серена – «молодёжь, которая видит сквозь дымовые завесы» etc. Она знает историю русской революции, СССР etc. Она уехала в Монреаль изучать экологию и climate science, потому что не могла изучать филологию, когда происходит глобальная катастрофа. Её родители educated upper middle class. Папа – знаменитый интеллектуал. Значит, «аристократический гонор» у Серены на том же примерно уровне, что у Коллонтай. Они с Коллонтай могли бы с самого начала спорить про марксизм и про всё на свете до посинения. А Лунин всё равно бы нашёл продавщицу из книжного тем же способом. Они бы встретились в любом случае. Может быть, тогда фан-клуб ПЛП возник бы как-нибудь не как у нас.

Комментарий Тайны Лайтинен

Мне интересна «иллюзия», о которой пишет Д’Агостини. Очевидно, что это не «наводка» в нашем обычном смысле, если уместно слово «обычный». Д’Агостини не попала в чьё-то прошлое, не попала даже в своё прошлое, то есть не пережила заново какой-то эпизод молодости. Но опыт Д’Агостини напоминает «наводку», потому что она испытала моментальную «перестройку» сознания. Или можно сказать, что она испытала «наводку» без концептуального содержания. (Ведь её опыт «выскальзывал из слов».) Единственная пропозициональная информация, которую она получила точно, – это информация о различии двух «оттенков» сознания: в настоящем времени один «оттенок», а тридцать лет назад был другой. (Так происходит с буквальными оттенками цветов, которые расположены очень близко на спектре. Видно, что они различаются, но нельзя описать словами различие. Даже нельзя увидеть различие, если смотришь на оттенки по отдельности.)

Комментарий В. Старицкого-Вернадского

Мне интересно, почему Александру Михайловну [Домонтович-Коллонтай] «выдернули» (по меткому выражению Алины Андреевны) из 1917 года, а не из более поздней точки, когда она уже имела бы возможность понаблюдать прелести большевизма в действии. Охотно признаю, что меня тоже не расстреляли и даже ни разу не сажали после инцидента в [19]21 году. За границу пускали до [19]36-го! Признаю и каюсь, что боялся, в том числе до самозабвения. Рутинно малодушничал, плыл по течению. И всё же конформизм и малодушие сами по себе никого не спасали от расстрела. Спасение шкуры в советской России – как спасение души у Блаженного Августина. Требовало особого дара божьей благодати. Откуда у соратников Александры Михайловны взялась такая благодать для меня, старого космополита, – мне неведомо. Спрашивайте госпожу Лайтинен. Она на мне собаку съела.

В чём бы ни заключалась причина, полагаю, что мне, как человеку, который оставил-таки после себя «тайные дневники не для печати», позволено ставить определённые вопросы. Почему [у Коллонтай] семнадцатый год, а не сорок седьмой? Я посчитал: меня «выдернули» по истечении без малого девяноста восьми процентов оригинальной биографии. Елизавету Александровну [Гревс-Дьяконову] «выдернули», когда она прожила девяносто четыре процента. Александра Михайловна при этом не дотянула и до пятидесяти семи процентов.

Дарья Настасьевна говорит: если бы Коллонтай «выдернули» позже, она бы уже душевно закостенела. Инерция той жизни была бы, дескать, слишком сильна. Закостенев, Коллонтай не сумела бы окинуть известные события свежим взглядом со стороны. Такая гипотеза имеет право на существование. Но я, во-первых, не уверен, что и Александра Михайловна образца [19]17 года способна глядеть на большевиков со стороны. Её теперешняя игра в молчанку, скажу прямо, усугубляет мои сомнения. Во-вторых, почему, в таком случае, многоуважаемые «они» дали душевно закостенеть вашему покорному слуге? Я уже не говорю о своей физической форме. Пятьдесят семь процентов моей биографии – это [тысяча девятьсот] девятый-десятый год. Чудеснейшее время моей жизни. Примерно тогда я, кстати говоря, ездил в Италию. Взошёл на Везувий на собственных крепких ногах. Нёс инструменты! Почему меня не дёрнули в двадцать первый век с Везувия? Мне чрезвычайно интересно.

Отчёт Тайны Лайтинен

Несколько слов о Тайне.

Taina Kristiina Laitinen родилась в 1978 г. в Савонлинне. В 1997–2003 гг. училась в Хельсинкском университете (Bachelor of Science in organic chemistry, MA in philosophy). В 2009-м получила PhD в Кембридже, защитив диссертацию, посвящённую понятиям «естественное тело» и «эмпирическое научное обобщение», играющим важную