Загадка Скапа-Флоу - Александр Корганов

– Скажи, как долго ты собираешься держать нас под дождем? – обратился я к руководителю колонны.

Он пожал плечами:

– Понимаешь, инспекция.

– Ну, если у тебя самого не хватает смелости, тогда тебе лучше передать право руководства другому.

– Кому, тебе что ли? – с вызовом спросил он.

– А почему бы и нет.

– Хорошо, я передаю тебе руководство колонной, – сказал он.

При этом он явно почувствовал облегчение. Я подождал, пока он не отошел. Затем свистнул. По этому сигналу мои люди бросили работу и помчались к строительной будке.

«Замученный петух» набросился на меня:

– Как это называется? – фырчал он. – Почему Вы разрешили людям уйти?

– Так дождь же идет! – ответил я.

На мгновенье он поперхнулся от моей наглости. Тут вмешался толстяк из министерства:

– А куда ушел Ваш руководитель колонны?

– Наложил в штаны! – меня понесло.

Толстяк опешил. Однако через мгновение распорядился:

– Дайте команду продолжить работу.

– Не дам.

– Я приказываю Вам по службе!

– Приказы я получаю от моего лагерного руководителя.

– Посмотрим! – сказал «замученный петух» угрожающе. – Кто Вы вообще?

– Руководитель группы товарищества Прин.

Он вытащил книгу и сделал какие-то пометки.

– Так, – сказал он. – Вы прикажете людям продолжить работу?

– Я уже сказал: нет!

– И почему же? – снова включился в разговор толстяк.

– Я ответственен за здоровье своих людей.

– Так, – сказал «замученный петух», – с меня достаточно. Господин инспектор, пойдемте, пожалуйста. Оставаться здесь далее не имеет смысла.

Они вышли под дождь и лугом пошли вниз к шоссе. Так и шли они рядом, маленький толстяк и худой верзила. На шоссе их уже ждал служебный автомобиль. Они сели в него и уехали.

Когда мы вернулись в замок, меня вызвали к руководителю лагеря.

Толстяк из министерства и «замученный петух» с Лампрехтом находились в его камере. Они сидели со злорадными физиономиями, как примерные мальчики, которые наябедничали на товарища, и теперь предвкушают наказание проказника.

– Товарищ Прин, расскажите, что случилось в «Хундсгрюн», – строго сказал Лампрехт.

Я коротко доложил.

– Это так, господа? – спросил их Лампрехт.

Оба согласно кивнули.

– Так как Ваш прежний руководитель колонны в понедельник уходит, с этого момента я назначаю на эту должность Вас, товарищ Прин, – сказал Лампрехт.

– Благодарю Вас и обещаю быть верным своему долгу!

– Но… – запыхтел толстяк из министерства.

Он встал. Вслед за ним поднялся и «замученный петух».

– Вы раскаетесь в этом, господин Лампрехт, – сказал толстяк повышенным тоном. Однако вслед за этим никаких мер не последовало.

Через месяц Лампрехт ушел в отпуск и назначил меня исполняющим свои обязанности.

Если мое предыдущее выдвижение на должность руководителя колонны в лагере восприняли довольно спокойно, то теперь старожилы были взбешены. Я отчетливо видел это по выражениям их лиц. Особенно обойденными чувствовали себя «старики» со стажем пребывания в лагере около двух лет. Открыто мне никто из них ничего не говорил, потому что в лагере была установлена строгая дисциплина. Но в общении со мной преобладал раздраженный тон. Чтобы завоевать их расположение, мне нужно было проявить свою заботу о них.

По утрам я выполнял дела, связанные с бумагами, а затем весь день носился на мотоцикле от одной стройплощадки к другой и следил за порядком.

Однажды вечером мне позвонил мельник из Тальгрунда, местечка, расположенного недалеко от Хундсгрюна. Речь шла о колонне «Хундсгрюн». Кто-то из колонны украл у него ветчину.

– Когда Вы обнаружили пропажу?

– Три дня назад.

Я пообещал ему строго разобраться и сделать все от меня зависящее.

Проклятье! Если прошло уже три дня, то, скорее всего, ветчина давно съедена и, кроме кости, от нее ничего не осталось. Попытка разобраться на построении явно не привела бы к успеху.

Вечером, после того, как прозвучал сигнал «Отбой», я распорядился поднять всех снова: «Ревизия рундуков». С переносной лампой я шел от рундука к рундуку, от нар к нарам. Под соломенным тюфяком одного юноши из Дрездена я нашел то, что искал: ветчина! Она была целехонькой, не было отрезано ни кусочка.

Я приказал руководителям колонны и группы, в которых состоял правонарушитель, прибыть ко мне. После нашего предварительного разговора вызвал его самого. Он оказался маленьким бледным юношей с оттопыренными ушами. В его черных глазах отражался страх побитой собаки.

– Ты украл ветчину на мельнице?

Долгая пауза. Затем почти неслышно:

– Да.

– Почему? – он молчал. – Так почему? – подошел я к нему вплотную.

Он заплакал. Он плакал беззвучно, только лицо его исказилось в гримасе, и слезы текли по щекам.

– Ты будешь говорить?

Несколько всхлипов, сопровождаемых молчанием. Я понял, что от него ничего не добьешься.

– Ну что же, – сказал я. – Завтра утром ты должен покинуть лагерь. Ранним утром. И тебе никогда больше не разрешается здесь появляться.

Он щелкнул каблуками, большие пальцы вдоль швов брюк, хотя слезы лились, не переставая.

– Да, после этого доверять ему больше нельзя, – согласился с моим решением руководитель колонны, когда правонарушитель вышел.

Затем вышли и они оба. Я остался одним.

Я лег на нары, скрестил руки за головой и стал размышлять над этим случаем. Глупая история! Особенно обидно, что она случилась как раз при моем руководстве. Стук в дверь.

– Войдите!

На пороге стоял Мэнтей. В мерцающем свете свечи его лицо выглядело жестко, почти зло.

– Я хотел бы поговорить с тобой, товарищ Прин.

– Пожалуйста, – поднялся я ему навстречу.

– По поводу парня, который украл ветчину.

– А ты тут при чем? Пусть бы он сам и пришел.

– Он плачет, – ответил Мэнтей.

Мэнтей относился к старожилам. Ему было уже двадцать три. До этого он работал на горнодобывающих предприятиях Рура. Слишком прямолинейный, но хороший рабочий, пожалуй, самый лучший. И прекрасный товарищ.

– Он сказал нам, что ты прогнал его, – продолжал Мэнтей. – Я хотел бы попросить тебя оставить его.

– Нельзя, этот парень совершил кражу.