Роковая награда - Игорь Пресняков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тем временем джаз-банд раскланялся и уступил место Белоцерковскому. Тот не успел и рта открыть, как на сцену вывалился Меллер. Публика ахнула, а Андрей про себя чертыхнулся. Полина прыснула и сочувственно поглядела на своего кавалера.
Выйдя нетвердой походкой на авансцену, Меллер провозгласил:
– Граждане, дайте сказать! Я – поэт, меня здесь многие знают. Послушайте, что я написал, и… я пойду.
Наум развернул мятую бумажку и прочитал:
– Напился я сегодня неспроста —
Пора, друзья, пора мне уходить.
Немыслима мне жизни пустота,
Жестокость и тупая ее прыть.
Мое искусство высоко парит,
Не трогайте его нечистыми руками.
Пусть буду я не понят и побит,
Но гений мой прославится веками!
Меллер грациозно, насколько позволяло его состояние, поклонился. Из зала крикнули: «Молодец!» и «Читай еще!», кто-то уныло свистнул. Два актера выскочили на сцену и, подхватив Наума под руки, проводили на место.
– С ума сошел, чудовище? – грозно спросил Андрей.
– В уборной написал! – помахивая бумажкой, ответил Меллер. – Мне пришла в голову одна идейка, завтра все обстоятельно обскажу.
Явился «человек» и сообщил о прибытии извозчика. Рябинин расплатился по счету и попросил помочь вывести Наума «на воздух».
На улице Меллера усадили в экипаж, лихач получил адрес с полтинником в придачу, и пролетка повезла мычащего и ругающегося поэта-импровизатора домой.
* * *
– Извини, Полина, что так получилось, – вздохнул Андрей. – Это моя вина, не углядел за Наумом…
– Оставь, – прервала его Полина. – С кем не бывает? Тем более после ваших коллизий в деревне.
Она хотела сказать еще что-то, но к ним подошла компания молодых людей, ведомых строгим пареньком в потертой кожанке.
– Минуту, граждане, – остановил Андрея и Полину «кожаный».
– В чем дело, товарищ? – справился Рябинин.
– Мы – комсомольский патруль губкомола. Я – член бюро Нистратов, – объявил предводитель. – Вы комсомольцы?
– Да, – кивнул Андрей.
– На концерте джаз-банда присутствовали?
– Вы же видите, мы вышли из «Палладиума», выходит, присутствовали, – пожал плечами Рябинин.
– Тогда сообщите, из каких вы ячеек! – холодно приказал Нистратов.
– Простите, зачем? – не понимал Андрей.
– Мы сообщим о проступке в ваши комсомольские организации для проработки на собрании, потому как джаз – музыка буржуазная, чуждая строителям коммунизма, – скривил губы Нистратов.
Андрей оглядел его спутников – неприступные «патрульные» были полны решимости.
– Итак, ваши фамилии! – повторил Нистратов.
– Позволь-ка мне, Андрей, – выступила вперед Полина. – Вы хотите знать, кто мы? Извольте! Пишите, Нистратов: я – Полина Черногорова, дочь зампреда ГПУ…
Рябинин схватил ее за руку.
– …Прошу тебя, Андрей, не встревай… Записали, Нистратов? Что же вы окаменели? – Глаза Полины метали молнии.
– Не горячитесь, товарищ Черногорова, – примирительно проговорил Нистратов.
– Простите, но не вам, Нистратов, и этим юношам учить нас, как строить коммунизм, – не унималась Полина. Она ткнула пальцем в грудь Андрея. – Вот этот товарищ на полях Гражданской политграмоте обучался, а не в губкомоловских кабинетах! А чтобы лучше знать, чужд строителям коммунизма джаз или нет, надо бы его сначала послушать. Так вы записали мою фамилию? Прекрасно! Я отвечу перед собранием своей ячейки. Идем, Андрей.
Кивнув патрульным, они пошли по улице.
– Не слишком ли ты круто обошлась с ними? – спросил Рябинин.
– Нормально. Не люблю ортодоксальных «товарищей».
– Мне, право, неловко от твоего заступничества, – смутился он.
– Пустое, – отмахнулась Полина. – Мне наше посещение джаз-концерта сойдет с рук, а тебя могут и заклевать, уж поверь.
– А щеголять именем отца порядочно? – жестко спросил Андрей.
– Не очень. А что же они, принципиальные и несгибаемые комсомольцы, пугаются? Если они уважают моего отца, так пусть и относятся к различным направлениям в искусстве подобно Кириллу Петровичу – он, к твоему сведению, весьма терпим к непролетарской культуре, – она ласково поглядела на Андрея. – Ну, не злись. Обещаю впредь не посягать на твои мужские прерогативы. Давай мириться, а?
– Ладно, мир, – улыбнулся Андрей.
– Тогда пойдем прогуляемся в парке.
* * *
– Сядем здесь, – предложила Полина, указывая на скамейку под раскидистым вязом. – Помнишь, мы беседовали тут в день нашего знакомства?
– Как не помнить!
– Почему же, если не секрет? Казалось, разговор был весьма обыденным, – Полина хитро прищурилась.
– На первый взгляд – да, однако я убедился, что не зря познакомился с тобой, – ответил Андрей, глядя на огромную тучу, надвигающуюся на закатное солнце.
Он чувствовал, как взгляд Полины пытливо ощупывает его профиль, ждал вопроса и готовил ответ. Полина рассмеялась легким переливчатым смехом.
– А знаешь, будет гроза, – вдруг сказала она.
Андрей вздохнул, повернулся к Полине, и их глаза встретились.
– Меньше месяца я в этом городе, а кажется, будто прожил здесь целую жизнь. И тебя знаю давным-давно, – произнес он.
Полина пожала плечами:
– Мне не совсем понятно, что нас сближает. Люди мы непохожие, скорее, разные, а все же тянет меня к тебе, Андрюша.
– Разве это плохо? – осторожно спросил Рябинин.
– Совершенно не плохо… Однако моя привязанность к тебе отличается от отношения к прочим моим друзьям-мужчинам. Сказать честно: я доверяю тебе, верю, что не предашь и не оставишь в трудную минуту, правда? – В глазах Андрея она искала ответ.
Он обнял ее за плечи, привлек к себе и поцеловал темные пряди волос.
– Не могу я тебя предать. Невозможно. Я действительно в тебя влюблен, – тихо ответил Андрей.
Полина наклонила голову ему на грудь:
– Странно…
– Отчего же?
– Оттого, что не верится… Пока. Я дикая, не обращай внимания.
Андрей рассмеялся.
– Дикая… Забавная ты, Полиночка.
– Не говори ничего. Слышишь, ветер зашумел? Гроза надвигается, первая гроза, Андрюша.
– Не пугаешься?
– Совсем нет, напротив, хочется посмотреть.
В детстве я любила бегать под дождиком.
Его ладонь чувствовала тепло упругих плеч, волосы приятно щекотали лицо. Невыносимо хотелось курить, но Рябинин не отважился потревожить покой Полины. Она удобно угнездилась на груди Андрея, играла пуговкой его рубашки и вдыхала манящий запах его кожи.