Эта смертельная спираль - Эмили Сувада

Жидкость в баке начинает светиться ярче, и боль стихает.

– Все равно что-то не так, – возражает Коул. – Ее сердцебиение слишком быстрое. Это причиняет ей боль.

– Я в порядке, – выдавливаю я, а затем ноги непроизвольно начинают дергаться.

Это не так… Боль возвращается, и я едва могу сосредоточиться на своих мыслях. Она обрушивается на меня, затопляя все чувства и лишая дыхания, словно хлюпающая жидкость в баке.

Я пытаюсь сосредоточиться и заблокировать ее, но это так же невозможно, как заставить водопад течь в другую сторону; она просто проносится по мне.

– Расшифровано сорок процентов, – произносит кто-то.

– Что? – выдыхаю я.

Это невозможно. Я уже должна была умереть. Разряд ударяет мне в шею, отчего голова запрокидывается, а тело дергается от судороги.

– Держите ее! – кричит Новак.

Руки в перчатках хватают мою голову и запястья. Грудь ударяется о стекло. А жидкость выплескивается светящейся волной на пол, разбиваясь от удара на мелкие капли.

– У нее растет давление! – выкрикивает Коул и пробирается ко мне. – Черт, Крик, нужно остановить это!

– Не слушайте его, – огрызается Дакс. – Все работает, вакцина расшифрована уже на шестьдесят процентов.

– Новак! – зовет Коул. – Она умирает, остановите процедуру!

Я хочу ответить ему, но не могу подобрать слов. Моя челюсть плотно сжата, а на зрительном модуле то включаются, то отключаются различные фильтры.

– Семьдесят процентов!

Мир окрашивается в синий, затем в зеленый, затем в черно-белые тона, когда я ударяюсь головой о стекло, а рот открывается от крика.

– Вытащите ее!

Крик пронзает воздух.

И один из лабораторных столов падает на пол. Все в комнате начинают двигаться, а люди, обступившие меня, разбегаются.

Свет то мерк, то вспыхивал вновь. Коул оказывается рядом со мной, его глаза почернели, а руки тянутся к баку, чтобы вытащить меня из него. Я дергаюсь назад, пытаясь сказать, чтобы он не прикасался к кабелю, что уже слишком поздно, но он снова исчезает.

Еще один грохот эхом разносится по спортзалу. Потолок надо мной вращается, это кружит огромное облако дронов. Зрительный модуль сходит с ума, и с каждым выстрелом боли то показывает их в мельчайших подробностях, то сливает в одно пятно. Я опускаю глаза и вижу, как Леобен борется с Коулом, их удары размываются в вспышках света, словно под стробоскопом[28]. Они падают на пол, снося еще один лабораторный стол, а затем я погружаюсь в жидкость.

У боли есть голос, запах и разум. Она окутывает мои нервы, оставляя после себя только дым и пепел. Я закрываю глаза, и сквозь темноту всплывает образ трех остроконечных гор. Изображение изгибается и пузырится, как подожженная фотография, и с каждой секундой становится ярче, пока не ослепляет меня. И в этот момент боль начинает пульсировать в основании черепа.

Сознание отделяется, а затем вылетает из моего тела вместе с клубящейся дымкой тепла, и это ощущается, как смерть. Мир словно сжимается подо мной, сокращается до крохотной точки, лишая меня тела и отрезая крики.

Все кончено.

Боль утихает так же резко, как и появилась, а я погружаюсь в жидкость, дрейфуя под поверхностью. Сил в руках и ногах больше нет. Но горы все еще виднеются перед глазами, вороша мою память, как давно забытая песня.

– Сейчас же вытащите ее!

Руки в перчатках выдергивают меня на поверхность. Я кашляю, избавляясь от кислой жидкости и чувствуя, как саднит горло от криков. По спортзалу разносятся голоса, а вокруг меня роятся дроны, как хищные птицы над умирающим животным.

– Дайте ей какую-нибудь сыворотку! – кричит одна из медсестер.

Моя голова падает набок. Леобен прижимает Коула к полу, а Дакс стоит рядом со мной, уставившись своими изумрудными глазами. Вот и все. Я вижу это в его взгляде, да и сама чувствую это. Свет меркнет, безумные голоса вокруг меня смолкают. Коул швыряет Леобена через всю комнату и бежит ко мне. Его глаза черные и напуганные.

Но ему мне ничем не помочь. Это невозможно остановить. Я знаю, что выхода нет. Если боль и стихла, то только потому, что большинство моих нервных окончаний уже погибло. Я пытаюсь расслабиться, но сердцебиение, наоборот, учащается. Может, мне было бы легче, если бы я верила, что есть что-то еще за пределами этого мира. Но это не так, и смерть меня пугает. Мир существовал до моего рождения и продолжит существовать после моей смерти.

Вселенная непрерывна. А я – аномалия. Нить, у которой есть начало и конец, пламя, которое шипит и гаснет. Случайное скопление белков и молекул, которые однажды соединились между собой электрическими импульсами моего разума.

Но они стихают. Сплетенные нити белков распутываются, и скоро от меня не останется и следа. Я узнала это несколько дней назад и понимала все, когда вошла в этот спортзал.

Но я все еще не готова к этому.

– Еще одну дозу сыворотки! – кричит медсестра и вонзает шприц мне в грудь, по телу разносится новый взрыв боли, сотрясая меня.

Руки и ноги тут же выпрямляются, ударяя по стеклу.

Боли так много, что даже не верится, что большинство нервных окончаний уже умерло.

Я задыхаюсь и корчусь в жидкости, а затем Коул отталкивает медсестру, обхватывает мое лицо руками и удерживает над поверхностью.

– Кэт, – доносится до меня сквозь обрушившуюся боль голос Коула. – Останься со мной. Просто держись… все будет хорошо.

Я моргаю, и перед глазами вновь все расплывается, а руки и ноги бьются о бак, расплескивая светящиеся капли, которые попадают на его лицо. Силуэт гор вновь вспыхивает в моем сознании, но затем рассеивается, как дым на ветру.

– Коул, – выдыхаю я. – Я вспомнила… Я кое-что вспомнила. Что-то непонятное мне.

Но он меня не слушает. Его глаза стекленеют, а руки все так же удерживают меня. На его лице появляется изумление, а в комнате воцаряется тишина.

– Вакцина полностью расшифрована, – объявляет Новак по громкоговорителю, и помещение заполняется гулом голосов. – Первое тестирование… прошло успешно. Второе тестирование… прошло успешно. Ждем результатов из Европы и Азии. Там тоже все прошло успешно. Проведено четыреста девяносто три теста пермутации[29], и не зафиксировано ни одного проникновения триггера. Итак, официально заявляю – у нас есть вакцина!