Безмолвие - Тим Леббон

«Темные века», – сказал папа. Мы оба пришли к молчаливому осознанию того, что он сам не отдавал себе отчета, в какой степени был прав.

И вот теперь мы снова шли, и в будущем нам предстоит еще идти и идти. Карты, которые мы посмотрели в интернете, говорили, что до «Ред-Рок», дома папиных родителей, почти сто тридцать миль. Это был уединенный коттедж рядом с парком Гэллоуэй-Форест. Дорога дальняя, и на пути столько неизвестностей. Но теперь в папиных глазах была надежда, и мы тоже прониклись ею. Этот дом превратился в то место, где мы укроемся, чтобы переждать бурю. По словам папы, там каждую зиму по несколько недель лежит снег. Мы не позволяли себе сомневаться в том, что «Ред-Рок» станет нашим новым домом. Лишь однажды я вспомнила про «преподобного» и подумала, что могут быть и другие, как он, такие же безумные или даже хуже. И тотчас же прогнала эту мысль прочь, потому что мне была нужна надежда.

– Мама говорит, ты больше не хотел туда возвращаться, – сказала я вчера вечером, и папа рассмеялся, затем надолго умолк. Постукивая пальцами по столу, он сидел, устремив взор в темноту, и лицо его озарялось лишь мягким свечением экрана планшета. Затем папа объяснил, в чем было дело.

– Это так глупо. Мы с папой там сильно повздорили. Повздорили по-настоящему, если ты можешь себе это представить. В тот год, когда ты родилась. Я сейчас даже не могу точно вспомнить, из-за чего, но это испортило наши отношения на долгие годы. На самом деле нам обоим было больно до самой папиной смерти, и я никогда не мог это забыть. Все это… очень сложно. Я во всем винил отца, я и сейчас считаю, что он был неправ, но мне так же хочется верить в то, что он винил меня. Странно, правда? Я не хочу думать, что папа умер, считая именно себя виноватым. Теперь, когда его нет, в нашей ссоре я виню исключительно себя. Я хочу, чтобы виноват был я. Извращение какое-то, да? Поверь мне, милая: никогда не становись взрослой, это полная задница, блин.

Я улыбнулась над его сквернословием, но папа ничего не заметил.

– До недавнего времени это казалось таким важным, – медленно покачав головой, продолжал папа. Он поморщился. Я помнила, что ему больно, хотя он перестал жаловаться. Глаза у него заплыли, нос распух и покрылся коркой спекшейся крови, рана на лбу кровоточила. Но папа старался показать, что ему хорошо. «Мне не может быть плохо, – заявил он. – Просто не может, и всё, потому что я должен заботиться обо всех вас. Так что мне хорошо. Все в порядке».

Я также поговорила с ним о маме, о том, как она себя чувствует, поделилась своими опасениями, что мама постепенно замыкается в себе.

– Она увидела нечто ужасное, – сказал папа. – И все дело в том… человеку, в общем-то, положено увидеть, как его родители становятся старыми и немощными и умирают. Болеют, угасают, в окружении близких. Или так, или человек однажды приезжает к ним в гости и застает их мертвыми на полу. Конец должен быть упорядоченным, предсказуемым. По возможности, полным любви. Не таким. Не таким, как ушла Линна. И я отчасти понимаю мамины чувства, потому что именно так умерли мои родители. – Он отвернулся, словно смущаясь того, что завел речь об аварии.

Теперь, в холодном свете зимнего дня, путь, который нам предстояло преодолеть, казался еще более длинным. Папа надеялся, что мы будем проходить в день по меньшей мере десять миль, и мы все согласились, что нам нужно добраться в «Ред-Рок» до Рождества. На самом деле дата эта была условной, она ничего не значила. Но мы получили какой-то ориентир. У нас было чуть меньше трех недель.

На машине этот путь можно было бы проделать за три-четыре часа.

Мы подумали про велосипеды, но скрип тормозов и шум при падении создавали слишком большой риск. К тому же Джуд так и не научился по-настоящему ездить на велосипеде. Даже если бы мы нашли ему что-нибудь подходящее, он через несколько миль устал бы или упал. Джуд, милый мальчик, упомянул электромобили, и на какое-то мгновение у папы зажглись глаза. Но вся беда заключалась в том, где найти электромобиль. К тому же его нужно будет постоянно подзаряжать. И все равно полностью бесшумным его считать нельзя.

Поэтому мы шли пешком. Иногда мы двигались напрямую через поля, следуя по проторенным тропинкам, стараясь избегать мест, раскисших от сильных зимних дождей. В другое время мы шли проселочными дорогами, хотя папа рассудил, что можно попробовать выйти и на шоссе, просто чтобы посмотреть, насколько это опасно.

Солнце было низко, но для него это уже была наивысшая точка. Время приближалось к полудню. Вскоре настанет самый короткий день в году.

* * *

Хью не мог точно сказать, насколько серьезные его травмы. Нос забился спекшейся кровью, а когда он попытался его прочистить, это вызвало волны мучительной боли. Даже просто прикасаться к носу и лицу рядом с ним было неприятно. Поэтому Хью дышал ртом. Но при этом холодный воздух попадал ему на сломанные зубы, и он остро чувствовал, что один зуб пострадал сильно: оголившийся нерв ныл с каждым вдохом. Хью морщился и терпел. Это была всего лишь боль. Нового вреда она не причиняла, а лишь предупреждала об уже нанесенном вреде. В конце концов он про нее забудет. Это пустяки. Всего лишь боль.

Но муки сломанных зубов, разбитого носа, рассеченной губы и раскроенного лба были лишь прелюдией к тому, что могло быть истинной травмой. Вся голова казалась какой-то странной, словно кто-то попрыгал на ней, расколол ее на части, после чего кое-как склеил. Глаза перестали быть одинаковыми. Левым глазом Хью видел значительно лучше, чем правым. Он понимал, что это, возможно, обусловлено реакцией на боль – затуманенный взор и смещение восприятия. А пульсирующая головная боль, которая и не думала проходить, его нисколько не удивляла. Он с размаха налетел на торец двери, и это было все равно что получить по лицу кувалдой.

Но, возможно, на самом деле все было гораздо хуже. Хью чувствовал, что Келли все понимает, да и дети посматривали на него как-то странно, словно ожидая от него какой-то неадекватности. Нужно будет самому следить за собой.

Элли и Келли по очереди шли в голове группы, и Хью радовался тому, что можно было просто следовать за ними. Этот странный новый мир очень быстро начинал душить его своей тишиной и неподвижностью, и он обратил внимание на то, что Джуд стремился держать за руку его или мать.

Лишь изредка до них доносилось дыхание ветра, шелест деревьев и кустов. Миновав озеро, они стали подниматься по отлогому склону на невысокий гребень. В нескольких местах им попались брошенные машины, одни поставленные аккуратно, другие в спешке брошенные посреди дороги.

Также они видели людей. Небольшие группы на далеких холмах или в поле. Иногда они им махали, но по большей части нет. Хью чувствовал, что в поведении этих людей отражается его собственная осторожность, и даже не предлагал присоединиться к кому бы то ни было. Чем больше группа, тем больше вероятность шума. Его это огорчало, и он гадал, во что эта осторожность перерастет в грядущие недели и месяцы. Возможно, осторожность превратится в недоверие, и настанет время, когда каждый незнакомец будет считаться врагом.