Юрий Долгорукий - Алексей Карпов

Языки пламени и клубы дыма далеко были видны над Остером. Князя Глеба Юрьевича в городе, очевидно, уже не было: он либо заранее был вызван отцом, либо сам бежал к отцу в Суздаль. Но о том, что случилось, Юрию стало известно уже вскоре. Известие это повергло его в смятение, можно сказать, в отчаяние. («Якоже слышав Гюргии, оже Городець его развели и пожгли весь город, и тогда въздохнув от сердца», — свидетельствует летописец.) Не в первый раз он лишался на юге всего, чем прежде владел. Да и Городец Остерский не в первый раз был потерян им. Внешне ситуация повторяла ту, что сложилась зимой 1141/42 года, когда тогдашний киевский князь Всеволод Ольгович забрал себе все «Юрьевы городы» на юге, или в 1146—1147 годах, когда Юрий только начинал войну с Изяславом Мстиславичем. Но в повторении пройденного, в возвращении к начальной точке пути всегда заложен элемент трагического, ибо новый виток борьбы вбирает в себя горечь пережитого, своего рода привычку к поражению, что отнюдь не способствует поднятию духа.

Важно и другое. Начиная борьбу с Изяславом, Юрий мог рассчитывать на поддержку местного населения. И киевляне, и жители других южнорусских городов, и даже «черные клобуки» видели в нем прежде всего Мономашича, имеющего неоспоримые права на киевский или переяславский престол. Теперь же Юрий дискредитировал себя в качестве киевского князя. В Киеве и вообще на юге сложилось стойкое неприятие как его самого, так и проводимой им политики. «С Юрием не можем жить» — эти слова звучат рефреном в оценке киевлянами князя. В нем стали видеть исключительно чужака, ни в коей степени не приемлемого на княжеском престоле. С жителями же Остерского Городца — единственного города, безусловно признававшего его в качестве своего князя, — его враги расправились самым безжалостным образом. А стало быть, решись Юрий возобновить войну за Киев, ему пришлось бы действовать в неизмеримо более сложных для себя условиях, почти без всякой надежды на успех.

Зарево над Городцом означало крах всех честолюбивых замыслов суздальского князя. Отныне он не имел ни пристанища, ни «части», или «причастия», в Русской земле. Казалось, Юрию и его сыновьям суждено было навеки остаться не более чем суздальскими князьями, уподобиться муромским и рязанским потомкам князя Ярослава Святославича, которые занимались исключительно домашними делами и почти не вмешивались в течение общерусских событий.

Как мы увидим, Юрий все же решится на продолжение войны с Изяславом и дважды выступит в поход против него. Но до столкновения дело не дойдет, и все ограничится военными действиями против черниговских князей — ближайших соседей Юрия, его извечных друзей-недругов. О вокняжении же в Киеве или хотя бы в «отчем» Переяславле пока что не могло быть и речи. И только внезапная смерть Изяслава Мстиславича осенью 1154 года позволит Юрию вновь занять «златой» киевский стол. О том, чем именно — благом или несчастьем — обернется это для суздальского князя, мы поговорим ниже, в соответствующих главах книги.

Каждый человек оставляет по себе память. Но срок этой памяти у всех разный — редко когда он превышает срок жизни одного-двух поколений: детей и, в лучшем случае, внуков. Остаться же в памяти на века или тысячелетия удается немногим…

Строчки в учебниках истории и памятник на Тверской — это далеко не все, что осталось от князя Юрия Владимировича Долгорукого. Есть и нечто более существенное, более весомое. То, к чему можно прикоснуться рукой, ощущая ладонью всю тяжесть нависших над нами восьми с половиной столетий. Это церкви, построенные князем, то есть, конечно, не им лично, но его волей, его замышлени-ем, его зодчими, на его средства и в его землях.

Из множества храмов, возведенных Юрием Долгоруким, до нашего времени сохранились два — церковь Святых Бориса и Глеба в селе Кидекша под Суздалем и Спасо-Преображенский собор в городе Переяславле-Залесском (или Переславле-Залесском, как он называется ныне). Эти два храма занимают особое место в истории русской архитектуры. Именно с них начинается отсчет знаменитого белокаменного зодчества Северо-Восточной Руси с его всемирно признанными шедеврами — церковью Покрова на Нерли, Дмитровским собором во Владимире и многими другими, построенными сыновьями и внуками Юрия Долгорукого. Церкви в Кидекше и Переяславле — не просто старейшие сохранившиеся в Суздальской земле; это первые в полном смысле этого слова белокаменные храмы, возведенные в совершенно новой, ранее невиданной в этих землях технике строительства: из отесанных мастерами-каменосечцами и ровно подогнанных плит белого камня, а не из дерева или кирпича, как строили раньше. И со времен Юрия Долгорукого в течение нескольких столетий — а точнее, до середины XV века — здесь будут строить именно так — и во Владимире, и в Боголюбове, и в Ростове, и позднее в Москве, Твери, Нижнем Новгороде, Можайске, Звенигороде…

Эпоха Юрия Долгорукого вообще дает начало самостоятельной, государственной истории Северо-Восточной Руси, в каком-то смысле — всей истории Великороссии. И сохранившиеся от его времени белокаменные соборы на Кидекше и в Переяславле символическим образом предвосхищают последующее величие Московской Руси, становящейся Россией.

* * *

Феномен белокаменного зодчества Северо-Восточной Руси не объяснен до сих пор. Как, почему здесь начали возводить церкви именно таким способом? Ведь строить из камня гораздо сложнее и дороже, чем из кирпича, не говоря уже о дереве. По подсчетам современных специалистов, во времена Юрия Долгорукого храм из белого камня обходился заказчику дороже такого же кирпичного более чем в 10 (!) раз. (Прежде всего, за счет того, что пригодный для строительства белый камень-известняк приходилось возить во Владимир, Суздаль или Переяславль из мячковских каменоломен на реке Пахре под Москвой, то есть на расстояние 300—500 верст. Но и без того добыча и обработка белого камня всегда считались одними из наиболее сложных и трудоемких видов работ. Выдающийся исследователь древнерусского зодчества Н. Н. Воронин вспоминал в этой связи присказку знаменитого Даниила Заточника: «Лепше есть камень долоти, нижели зла жена учити».) И тем не менее Юрий, а затем и его потомки не жалели средств на возводимые ими церкви и не желали строить по-другому, так, как строили в соседних с ними землях — Киеве, Чернигове, Новгороде, Смоленске или Рязани.

Все русские князья старались возвести храм — лучший памятник своему княжению. Но строительство храма — это еще и подвиг благочестия, исполнение заповеди, предписанной каждому христианину. «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, — говорится в Евангелии, — но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут, ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Мф. 6: 19—21). И если следовать этой заповеди (а Юрий, несомненно, стремился следовать ей, как и подавляющее большинство русских князей), то каждая лепта, каждая гривна кун, потраченная им на церковное строительство, сторицей должна была окупиться в будущей жизни.