Серебряные ночи - Джейн Фэйзер

– Мы сообщим князю Дмитриеву, что пожаловали тебе возможность покинуть двор до декабря, чтобы навестить деда в Берхольском. Если ты пожелаешь остаться в деревне на зиму – при отсутствии возражений со стороны твоего мужа, мы позволяем тебе и это.

Софи присела в глубоком реверансе.

– Примите мои уверения в бесконечной признательности за вашу милость, ваше величество!

– Мы понимаем, – коротко кивнула императрица, – что такие истории случаются. Но и здесь должен быть полный порядок.

С чувством глубокого облегчения Софья покинула императорские покои, размышляя про себя, когда же Екатерина впервые заподозрила о се беременности. Ей не пришлось специально посвящать императрицу в свою тайну, обращаясь с этой просьбой. Тайна уже на самом деле перестала быть таковой. Но вот что интересно: только ли Потемкин с государыней осведомлены об этом? До сих пор никто никаким образом не выказывал своих подозрений; она не чувствовала на себе косых взглядов, не слышала скрытых намеков, которые обычно неизбежно сопровождают подобные открытия. Однако сплетни для придворного общества необходимы как воздух. Казалось почти невероятным, чтобы событие такого рода могло проскользнуть мимо внимания записных сплетниц и любительниц светских скандалов. Впрочем, какой смысл выискивать причины для беспокойства, когда вопрос решен в главном? Теперь следует отправить гонца в Берхольское, к деду, чтобы тот прислал в Киев Бориса Михайлова с Ханом. На Хане она доберется до дома за один день.

Однако когда Софи ближе к вечеру поделилась своими намерениями в охотничьем домике на берегу Днепра, Адам не оценил ее замысла.

– Если ты напишешь такое князю Голицыну, – ровным голосом сообщил он, – можешь не сомневаться, что в тот же день он получит послание и от меня, но противоположного содержания. Ты не поедешь верхом на этом жеребце пятьдесят верст по степи. С меня довольно этих дикарских замашек, понятно?

– Ты хочешь засунуть меня в карету, от которой меня будет тошнить через каждые полверсты, да? Я прекрасно себя чувствую для верховой езды.

– А я с этим и не спорю, – в полной уверенности, что его воля в конце концов восторжествует, спокойно проговорил Адам. – Софи, милая моя, тебе просто надо чуть более внимательно относиться к себе, вот и все! Вчера вечером ты танцевала до упаду, а перед тем весь день в такую жару каталась на лодке. Это неразумно.

– Но я прекрасно себя чувствую! – с улыбкой взяла она его за руку. – Не надо делать из меня неженку, Адам! Я здорова как лошадь.

– О да, – в задумчивости опустил голову Адам. – Здорова как лошадь. Только не можешь видеть крови без головокружения, не в состоянии высидеть в карете…

– Это несправедливо! – прервала Адама Софи. – У каждого могут быть свои слабости. – Склонив голову на плечо, она задиристо взглянула ему в глаза. – Впрочем, о твоих слабостях мне ничего не известно.

– Моя самая большая слабость – это ты, любимая, – спокойно откликнулся он. – Ты – моя ахиллесова пята, от которой зависит вся моя жизнь.

Оба умолкли. Они старались – о, как же они старались! – не думать о будущем, о том, что зашли в тупик, но даже благосклонность всех императоров мира не могла изменить их шаткого положения.

– Каким же способом мне добраться до Берхольского, чтобы ты был доволен? – вернулась Софи к.разговору, чтобы прервать тягостное молчание.

– В моем сопровождении и на той лошади, которую я сам для тебя подберу, – тут же ответил Адам. – А подберу я тебе степенную, с широкой спиной, склонную ходить шагом и без намека на желание закусить удила.

Софи открыла было рот, чтобы воспротивиться столь смехотворному предложению, но осеклась, уловив главный смысл его слов;

– В твоем сопровождении? Неужели?

Он расплылся в улыбке, и только теперь она заметила то, на что до сих пор не обращала внимания. Его буквально распирало от какой-то новости. Он явно был чем-то очень доволен.

– Я отправляюсь с дипломатической миссией в Варшаву, – сообщил Адам. – Причем немедленно.

– А Берхольское не такой уж большой крюк по дороге, – счастливо рассмеялась она.

– Больше того, в ходе этой миссии мне разрешено заниматься любыми важными делами, в том числе и семейными, не терпящими отлагательства, когда бы они ни возникли. А вернуться в полк я должен лишь в начале следующего года.

– О, значит, ты сможешь быть со мной! – Софи бросилась ему на шею, только сейчас осознав, до чего же на самом деле ее страшила предстоящая разлука.

– Да, милая, я буду с тобой, – нежно провел он ладонью по се волосам и щеке, словно с самого начала знал, какое это имеет для нее значение. На самом деле так оно и было, поскольку Адам сам невыразимо страдал при мысли о том, что не сможет оказаться с ней рядом при рождении ребенка. – Я поеду с тобой в Берхольское, оставлю тебя там, потом съезжу в Варшаву и вернусь к твоим именинам.

Именины ее, день святой Софьи, – семнадцатого сентября. После его возвращения останется еще так много времени! Слезы непроизвольно навернулись на глаза и покатились по щекам.

– Я даже не могу описать, как я счастлива! – провела она его ладонью по своей мокрой щеке.

– И не старайся, любовь моя, – негромко ответил он. – Потому что я это очень хорошо чувствую по себе.

Пережив мгновение совместного блаженства, Софи заговорила другим тоном:

– Кстати, об этой лошади, Адам…

– Степенная, с широкой спиной и медлительная, – твердо повторил он. – И мы поедем с одной ночевкой по дороге.

– Тиран! – Глаза ее радостно блеснули. – И мы сможем переночевать на той самой почтовой станции, где ты так бессовестно приставал к невинной девушке, да?

– К лихой наезднице, меткому стрелку, казачке с диким норовом, – безжалостно опроверг он ее слова, переводя разговор на шутливый, легкомысленный лад, поскольку чувствовал необходимость каким-то образом снять внутреннее напряжение, охватившее их обоих. В этом напряжении нет ничего хорошего.

Радостное настроение Софи несколько сникло, после того как она увидела лошадь, приготовленную для нес Адамом. Описал он ее на удивление точно.

– Нет, – заявила она не раздумывая. – На этом я не поеду, Адам! Это нельзя назвать лошадью. Это принадлежит к какому-то другому роду-племени.

– Зато очень удобна для езды. – Адам был неумолим. – Может, не очень мила, но надежна.

– Надежна! – презрительно фыркнула Софья. – Как скала!

– И тем не менее, милая, ты поедешь на ней и ни на какой другой.

– Я сгорю со стыда! Только представь, что скажет Борис Михайлов, когда…

– Когда он узнает о твоем положении, он одобрит мой выбор. Позволь, я помогу тебе.

По счастью, было раннее утро, и невольными свидетелями этой перебранки в конюшне были только слуги.