Скованные одной цепью - Харлан Кобен

Майрон глубоко вздохнул. Нервы у него были напряжены, обнажены.

Когда он заговорил, голос его сорвался:

— Брэд меня простил?

— Да, Майрон. Он тебя простил.

— Но ведь он даже не попробовал связаться со мной.

— Тебе не понять нашей жизни, — возразила Китти. — Мы были странниками. И нам это нравилось. А для Брэда это была одновременно жизнь и работа. И он любил ее, был рожден для нее. А потом мы вернулись, и я думала, он свяжется с тобой. Но…

Китти замолчала, покачала головой, закрыла глаза.

Пора к отцу. В руках у Майрона был пластиковый пакетик с героином. Он с сомнением посмотрел на него.

— Ты мне не поверил, — сказала Китти. — Что Брэд тебя простил.

Майрон промолчал.

— Ты нашел паспорт Микки? — спросила Китти.

— Нашел. — Майрон вопросительно посмотрел на нее. — В трейлере.

— Посмотри повнимательнее.

— На паспорт?

— Да.

— Зачем?

Китти не ответила. Она по-прежнему лежала с закрытыми глазами. Майрон снова посмотрел на пакетик. Он дал обещание, но не хотел его выполнять. Однако в тот самый момент, когда он готов уже был протянуть пакетик Китти, она пришла ему на выручку.

Китти отрицательно покачала головой и жестом велела ему уходить.

Майрон осторожно открыл дверь в палату, где лежал Эл Болитар.

Было темно, но он увидел, что отец спит. Рядом с его кроватью сидела мать. Она повернулась и увидела Майрона. И все поняла по выражению его лица. Она негромко вскрикнула и тут же прижала ладонь ко рту. Майрон едва заметно кивнул ей. Мама встала и вышла следом за ним в коридор.

— Говори, — бросила она.

Мама с достоинством выдержала удар. Она пошатнулась, заплакала, но тут же взяла себя в руки и поспешно вернулась в палату. Майрон последовал за ней. Глаза отца оставались закрытыми, дыхание было шумным и прерывистым. Трубки, казалось, тянулись к нему со всех сторон. Мама присела рядом с кроватью и дрожащей рукой — Паркинсон — накрыла его ладонь.

— Ну что, — негромко сказала она, поворачиваясь к Майрону, — мы поняли друг друга?

Он не ответил.

Несколько минут спустя ресницы у отца затрепетали. Открылись глаза. Глядя на человека, дороже которого у него не было, Майрон почувствовал, что вот-вот снова польются слезы. Отец глядел на него с умоляющей, почти детской растерянностью.

Отец проговорил:

— Брэд…

Майрон усилием воли подавил рыдание и уже приготовился было изложить какую-то выдумку, но, положив ладонь ему на руку, мама его остановила. Они встретились взглядами.

— Брэд, — повторил папа, на сей раз более требовательно.

По-прежнему не сводя глаз с Майрона, мама покачала головой. Он понял ее. При любых условиях она не хотела, чтобы он лгал отцу. Это было настоящим предательством. Она повернулась к человеку, который вот уже сорок три года оставался ее мужем, и крепко сжала ему руку.

Отец заплакал.

— Успокойся, Эл, — проговорила мама. — Успокойся.

Шесть недель спустя

Лос-Анджелес, Калифорния

Отец оперся на палку и двинулся первым.

После операции на сердце он потерял двадцать фунтов. Майрон предложил ему подняться на вершину холма на кресле-каталке, но Эл Болитар и слушать не захотел. К месту последнего упокоения сына он пойдет на своих ногах.

Разумеется, мама была с ними. И Микки тоже. Костюм он одолжил у Майрона. Нельзя сказать, что он ему был вполне по росту. Майрон замыкал процессию — наверное, чтобы убедиться, что никто не отстанет.

Беспощадно палило солнце. Майрон поднял голову и прищурился. Глаза у него увлажнились. Так много изменилось в жизни с тех пор, как Сьюзи пришла к нему в кабинет за помощью.

За помощью. Смешно, право, если хорошенько подумать.

Муж Эсперансы не только подал на развод, но действительно добивался того, чтобы стать единственным опекуном Гектора. Претензии свои он отчасти обосновывал тем, что Эсперанса слишком много времени уделяет работе, пренебрегая при этом материнскими обязанностями. Эсперанса настолько испугалась такой перспективы, что попросила Майрона отпустить ее, но он и помыслить не мог, чтобы работать без нее или Уина. В конце концов после долгих разговоров они решили продать агентство. Купивший его огромный холдинг решил слить несколько компаний и избавиться от старого названия.

Верзила Синди предпочла потратить свое выходное пособие на небольшой отпуск и написание мемуаров. Мир с нетерпением ожидает их появления.

Уин все еще пребывал в бегах. За последние шесть недель он только раз вышел на связь с Майроном — прислал по электронной почте сообщение: «Ты в моем сердце, но ниже Ми и Ю. Уин».

Тереза, невеста Майрона, все еще не могла уехать из Анголы, а он, в свою очередь, когда многое в его жизни столь внезапно переменилось, не мог отправиться туда. Пока не мог. Хотя, возможно, скоро получится.

Невдалеке от места захоронения Майрон остановился и повернулся к Микки:

— Ты как?

— Все в порядке. — Микки ускорил шаг и немного оторвался от дяди. Минуту спустя все остановились.

Могила Брэда пока не была отмечена никаким надгробием. Только табличка с именем.

Долгое время все четверо молчали и просто смотрели перед собой. По проходившему невдалеке шоссе неслись машины, и никому не было дела до того, что всего в нескольких ярдах оттуда застыла в скорбном молчании обездоленная семья. Отец вдруг начал читать по памяти кадиш — заупокойную еврейскую молитву. Болитары не были религиозными людьми, совсем нет, но ведь есть вещи, которые делаешь, следуя традиции, ритуалу, они словно бы сами собой получаются.

«Да будет велико и свято имя Его в мире, который создал Он своей волей…»[30]

Майрон незаметно посмотрел на Микки. Пытаясь сохранить хоть видимость семьи, мальчик долго жил во лжи. Сейчас, стоя у могилы отца, он оставался спокоен. Голова поднята. Сухие глаза. Может, только так и можно выдержать обрушивающиеся на тебя удары. Выписавшись из клиники, Китти избегала встреч с сыном и думала только о том, как бы раздобыть дозу. Как-то ее нашли в бессознательном состоянии в дешевом мотеле и отвезли назад в реабилитационный центр. Там она снова прошла курс лечения, но, по правде говоря, смерть Брэда надломила ее, и у Майрона не было никакой уверенности в том, что она сумеет избавиться от наркотической зависимости.

Когда он предложил Микки стать его опекуном, тот решительно воспротивился. Этого следовало ожидать. Он никого не допустит на место матери, и если Майрон будет настаивать, подаст в суд, чтобы ему дали возможность жить самостоятельно, а то просто сбежит. Но по дороге в Лос-Анджелес вместе с родителями Майрона они пришли к чему-то вроде соглашения. Микки идет на то, чтобы жить в Ливингстоне под одной крышей с Майроном, который будет его неофициальным опекуном. Он ходит в местную школу, которую некогда окончили его отец и дядя и где в ближайший понедельник у него должен начаться учебный год. В свою очередь, Майрон не вмешивается в его дела и не возражает против того, чтобы Китти, несмотря ни на что, оставалась его единственным опекуном.