Метро 2034 - Дмитрий Глуховский

Кропоткинская… Разлинованная на клетки и заставленнаяодинаковыми палатками, запущенная и неухоженная. Чьи-то приблизительныепортреты на стенах, написанные недавно и уже потекшие. Флаги, флаги, так много,что они сливаются в одну сплошную багровую ленту, в стылую струю, бьющую изокаменевшей вены.

Тут уже вслед харкнул подствольный гранатомет, и дрезинунакрыл ливень мраморных осколков, один из которых рассек Саше ногу, нонеглубоко. Впереди солдатики принялись опускать шлагбаум, но дрезина,разошедшись, сшибла его, сама чуть не слетая с рельсов.

Мотовоз неумолимо приближался: его двигатель был в разымощнее и без труда толкал обшитую сталью махину. Саше и музыканту пришлосьзалечь, укрыться за металлическим каркасом кузова…

Но через несколько мгновений борта двух дрезин простосойдутся, и их возьмут на абордаж. Леонид, будто обезумев, вдруг началраздеваться.

Впереди возникла застава, брустверы из мешков, стальные ежи:конец пути. Теперь их зажмет между двух прожекторов, между двух пулеметов,между молотом и наковальней.

Через минуту все будет кончено.

Цепочка растянулась на несколько десятков метров. Здесь былитолько лучшие севастопольские бойцы, каждого из них полковник отбирал лично.Перемигивались в туннельном сумраке маленькие нашлемные фонарики, и все боевоепостроение вдруг показалось Денису Михайловичу роем светляков, несущимся вночь. В теплую и душистую крымскую ночь, над кипарисами, к шепчущему морю.Туда, куда полковник хотел бы отправиться после смерти.

Он стряхнул щекочущий озноб, нахмурился, отругал себя. Всеже на старости лет стал сдавать… Пропустив мимо последнего бойца, он достал изнержавеющего портсигара единственную самокрутку, понюхал, чиркнул зажигалкой.

Это был хороший день. Удача улыбалась полковнику, и всескладывалось так, как он задумал. Нагорную миновали без потерь, и дажеединственный пропавший без вести вскоре нагнал колонну. Настроение у всех былопревосходное: пойти под пули для них было куда менее страшно, чем увязнуть внескончаемом ожидании и неизвестности. К тому же перед походом Денис Михайловичдал им наконец как следует выспаться. Только у самого заснуть так и неполучилось.

Судьбу полковник всегда считал просто цепью случайностей ине понимал, как ей можно довериться. За все дни, прошедшие с ухода маленькойэкспедиции в каховские туннели, от нее не было никаких вестей. Всякое моглослучиться, Хантер не бессмертен. А имел ли Денис Михайлович право положитьсятолько на бригадира, в своих нескончаемых войнах, может быть, повредившегосяумом, и на старика-сказочника?

Он тоже больше не мог ждать.

План действий: провести основные силы севастопольцев черезНахимовский, Нагорную и Нагатинскую — к закрытым южным гермоворотам Тульской, апо поверхности отправить диверсионную группу на закупоренную станцию. Спуститьдиверсантов через вентиляционные колодцы в туннель, ликвидировать охрану, еслиона еще там есть, открыть затворы ударной бригаде… А дальше — дело техники, ктобы там ни захватил эту станцию.

Три дня ушло на поиск и расчистку шахт. Сегодня сталкерамостанется только впустить диверсантов внутрь. И произойдет это уже через паручасов.

Через два часа все решится, и Денис Михайлович снова сможетдумать о чем-то еще, снова сможет спать и есть.

План был простой, выверенный, безупречный. Но внутри уДениса Михайловича тянуло, а сердце ухало так, словно ему было восемнадцать ион снова шел в свой первый бой в то горное село. Полковник прижег тревогупапиросным угольком, выбросил крошечный окурок, снова натянул маску и зашагалвперед, нагоняя отряд.

Вскоре бригада уперлась в стальные гермодвери. Теперь доначала штурма можно передохнуть, еще раз повторить с командирами звеньеврасписанные и разученные роли.

В одном Гомер оказался прав, усмехнулся про себя полковник.Незачем брать крепость приступом, если можно сделать так, чтобы открылиизнутри. Ход конем; это не Гомер ли, часом, писал о взятии Трои?

Денис Михайлович сверился с дозиметром — фон низкий — истащил противогаз. За ним то же самое сделали звеньевые, а потом и остальныебойцы. Ничего, пусть пока отдышатся.

* * *

В Полисе всегда было достаточно зевак, еле добравшихся сюдас бедных и темных окраинных станций и теперь блуждающих по его галереям и заламс распахнутыми глазами и отвалившейся от восторга челюстью. Так что Гомер,круживший по Боровицкой, нежно гладящий стройные колонны Александровского Сада,любовно и восхищенно оглядывающий кокетливые, похожие на девичьи сережки,люстры Арбатской, ничем среди них не выделялся.

Его сердце поймало и не выпускало предчувствие: это егопоследний раз в Полисе. То, что произойдет на Тульской через несколько часов,перечеркнет всю его жизнь, а может, и оборвет ее. Старик решил: он сделает то,что должен. Позволит Хантеру вырезать и сжечь станцию, а потом попробует убитьего. Но если бригадир заподозрит предательство, он вмиг свернет Гомеру шею. Аможет, старик и сам погибнет при штурме Тульской. Если так — скоро ему умирать.А если все удастся, Гомер уйдет в затворники, чтобы заполнить все белые листымежду уже готовой завязкой книги и ее финальной точкой, которую он поставитвыстрелом Хантеру в затылок.

Сможет ли он? Посмеет ли? При одной мысли об этом у стариканачинали подрагивать руки. Ничего, ничего; все это решится само. Сейчас не надооб этом думать, чрезмерные размышления заставляют сомневаться.

И слава богу, что он отослал от себя девчонку! Теперь Гомерубыло уже непонятно, зачем он вовлек ее в свою авантюру, как мог позволить ейвойти в клетку со львами. Заигрался в писателя, забыл, что она не плод еговоображения…

Его роман получится не таким, не о том, как старик думалпрежде. Но ведь с самого начала Гомер собирался взвалить на себя неподъемнуюношу. Как уместить в одной книге всех людей? Взять даже толпу, сквозь которуюстарик сейчас шел, — ей будет тесно на книжных страницах. Гомер не хотелпревращать роман в братскую могилу, где от столбиков имен рябит в глазах, гдеза бронзовыми буквами никогда не разглядеть лица и характеры павших.